Всякое

Большинство респондентов рассказывает о своей частной, никому, кроме них самих, не известной и не интересной жизни, имеющей историческое значение лишь как частица общего процесса, а не в своих индивидуальных проявлениях. Другие же, напротив, были главными действующими лицами (председатели колхозов и совхозов, главы районных органов власти и т. д.), и их субъективные воспоминания, таким образом, имеют общественный интерес, что вполне осознают они сами. В целом этот спектр частного и публичного опыта прошлого совпадает с положением человека в социокультурной структуре сельского общества, так как, по мнению М. Фриша, «речь идет о носителях власти, рядовых гражданах, пострадавших от советской власти, кого она подняла из нищеты» и т. д.

Из всех стран, которые нам удалось пройти в войну, самой бедной мне показалась Румыния, побогаче была Венгрия, еще богаче - Австрия и Чехословакия.

Помню, как-то в небольшом городке Бузэу мы зашли в один из домов, чтобы «на ходу» перекусить - вся кухня была с нами, в бронетранспортере, да плюс «бабушкин аттестат» - то, что предложат жители или сами найдем. Объяснили хозяйке, что нам требуется, она поняла и охотно начала нам помогать.

Так вот о матери. Ей, ее повседневным заботам мы были обязаны нашей сравнительно сытой жизнью. По крайней мере, каша с молоком и свежеотварной картофель на столе были почти всегда.

Последние годы она доживала нелегко: стала плохо видеть, особенно левым глазом. Попытались сделать операцию, совсем ослепла (врачи сказали: годы, не выдержала). Похоронил я ее в Алма-Ате, где последнее время она жила у внучки.

Таким образом, эти и другие особенности устных исторических источников, возможности их использования рассматриваются при анализе конкретных исторических проблем. Через анализ истории крестьянства и деревни, с одной стороны, и источниковой базы, с другой стороны, в монографии даются рекомендации по научно-методическому обеспечению и сопровождению устноисторической деятельности.

Такое бездорожье было ощутимо для каждой сельской семьи прежде всего по причине отсутствия условий для образования детей и здравоохранения для взрослого населения. Как правило, в этих селах существовали только начальные школы, в приведенном отрывке из интервью А. К. Дорофеевой ближайшая восьмилетняя - в Черновой (Смоленский район) и Булатово (Солонешенский район), а десятилетняя еще дальше, только в Сычевке.

В них предусматривались не только определенные сельскохозяйственные работы, но и агрономическое обслуживание, составление производственных планов и т. д. [42]. На основе актов о приеме работы между тракторным бригадиром со стороны МТС и председателем колхоза хозяйства расплачивались «в зависимости от урожая натурой» в размерах, определяемых специальными таблицами. Например, «за работу по колосовым культурам» — «всеми зерновыми, кроме кукурузы, пропорционально посевным площадям каждой культуры в колхозе», «льна - трестой или волокном» и т. п.

Осознание советской властью общих настроений показывают нормативно-распорядительные документы и номенклатурные отчеты. Например, в постановлении СНК РСФСР от 14 декабря 1930 г. «О плане весенней посевной кампании 1931 г.» говорилось: «Провести широкую организационно-разъяснительную работу по массовому привлечению бедняцко-середняцких хозяйств в колхозы, всемерно содействуя организации инициативных групп и вербовочных комиссий,..» [24].

Определенную роль сыграл и инстинкт самосохранения, самозащиты. Опыт устноисторических исследований показал формирование в памяти людей двух абсолютно самостоятельных пластов прошлого.

Интервьюирование людей 1930-1950-х гг. показывает, что новый мир формировался «извне» репрессивной политикой, а затем воспитанием и идеологией. Благодаря интенсивности и массированности идеологического и репрессивного наступления в деревенской среде формировалось новое поколение сельчан, не обогащенное историко-культурным наследием доколхозного крестьянского мира.

В период пересмотра многих стереотипов и идеологем советской историографии, устранения монополизма марксистско-ленинской идеологии и партийного диктата в исторической литературе появились слабо аргументированные оценки деревенской «бедноты» и «кулаков», наблюдается утрирование социальной ситуации в крестьянском обществе 1920-х гг. - от идеализации трудового симбиоза крестьянского мира до подчеркивания перманентной классовой борьбы. В начавшемся пересмотре социальной структуры деревни можно встретить категоричное приравнивание бедного полюса деревни к «лодырям», «пьяницам», а зажиточного — к «труженикам».

Но опыт аграрного освоения Алтайского края свободными хлебопашцами может быть полезен и в наши дни. Особый интерес представляет обращение к крестьянскому опыту возделывания земли, переработки и хранения зерновых и овощей, содержания скота, к секретам крестьянского ремесла и кустарного производства.

В соответствии с этим наибольшее внимание в монографии уделяется интерпретациям разными социальными и этнокультурными группами деревни Алтайского края таких исторических процессов, явлений и событий, как развитие сети сельских населенных пунктов, крестьянская и советская модели хозяйствования, влияние на сельское общество аграрной политики государства в 1920-1980-е гг.

«Засоренность кадров» наблюдалась и в высших учебных заведениях края. «Серьезные компрометирующие политданные» имели профессора и доценты Алтайского сельскохозяйственного института Орловский, Богдан, Моторный, преподаватели Алтайского института сельскохозяйственного машиностроения Бурсдорф, Цеймах, Гиндлер и другие. [4, л. 10-11]. В лекциях профессора Орловского были обнаружены элементы «буржуазного объективизма», имело место «преклонение перед иностранщиной», замалчивались заслуги русской агробиологической науки, принижались достижения «Мичуринской биологии»

Положение устанавливало новую систему руководства начальным образованием: народные школы изымались из ведения директоров гимназий и передавались в ведение уездных и губернских училищных советов [9, с. 273].

Штат Колывано-Воскресенской горнозаводской администрации насчитывал 10 чел. и состоял из главного приказчика, надзирателей за рудниками, заготовкой угля, производством (они тоже назывались приказчиками, или «управителями»), целовальников и подьячих.

Известный американский экономист А. Хиршман называет заблуждением бытовавшее на Западе несколько десятилетий мнение, что прогресс развивающихся стран может быть обеспечен путем приложения к ним известных программ капиталистической модернизации.

В рамках формирующейся социально-классовой структуры освободившихся стран продолжают существовать самые различные социальные и этнокультурные общности. Классы и социальные слои, например, здесь отличаются разнородной внутренней структурой.

Проявляя живой интерес к восточной мудрости и неплохо зная доступную ему востоковедческую литературу, Шопенгауэр не только не преодолел европоцентристскую ориентацию, но и значительно по сравнению с Гегелем вульгаризировал ее.

Читая мои воспоминания, некоторые наверняка выразят мне свое недоумение - что же это за война, скорее похоже на легкую прогулку. И в чем-то они, возможно, будут правы, если иметь в виду то, с чем нам пришлось столкнуться, по крайней мере в направлении нашего наступления.

Снова пошли дожди, снова все раскисло, и на Мукден мы продвигались довольно трудно не оттого, что японцы усилили сопротивление, а оттого, что маньчжурские дожди и грязь были ничуть не легче украинских - все раскисло, даже такие танки, как Т-34, чувствовали себя неуютно.

Были моменты, когда мы вынуждены были двигаться по железной дороге, по шпалам. Такого путешествия даже мы, бывалые солдаты, еще никогда не совершали.

Нелегко было нам, танкистам, да и всем тем, кто был не пешим - ехал на танке, бронемашине или еще на чем-то. Но я всегда с болью и сочувствием смотрел на пехоту, а она здесь значительно «помолодела» - призвали двадцать седьмой год. Эти «зеленые салаги», не успев пострелять из винтовки или автомата, уже вдоволь нахлебались пыли, натопались пешком, узнали в этом смысле прелести солдатской житухи, почем фунт лиха.

Я запомнил его как эталон пехотного командира - комбата, и не потому, что на груди у него красовалась Звезда Героя Советского Союза (что, кстати, меня тоже удивило: не так часто в такой обстановке открыто носят награды), а потому, что, несмотря на сложность положения, он был спокоен. Его далеко не свежее, запыленное обмундирование и кирзовые сапоги подчеркивали невзыскательность, а расстегнутый ворот гимнастерки никак не смахивал на расхлябанность. Мне почему-то подумалось в тот момент, что он и на смерть пойдет так же спокойно и просто. Хорошо около такого командира всем - и рядовым, и офицерам.

Потом была неудачная ночная вылазка на ту сторону по разрушенному мосту, взбучка комбата, и снова поиск, уже удачный...

Я стоял на берегу Дуная, то поглядывал на дом, то на ту сторону реки, то на мост чуть в сторонке (он уже восстановлен), и мысли все будоражились, перед глазами - ночь, холодная вода, неудача, двое раненых, комбатовский разнос и снова на задание... Неужели все это было здесь?.. Неужели это так и было? А если повторить? Не знаю, не знаю... Нет, наверное, не согласился бы. Сейчас бы, конечно, не выдержал, хоть и на здоровье свое я, слава богу, еще не жалуюсь. Видимо, крайняя необходимость, а точнее, безвыходность плюс здоровая молодость — вот что противостояло тому невероятному напряжению физических и моральных сил человека на войне.

Мы с ним вспоминали военные времена, бои в районе озера Балатон, и оказалось, что мы, того не ведая, были участниками одних и тех же событий. Поэтому договорились, что пропустить такой случай, не побывать в тех местах, будет просто непростительно, особенно мне, так как он-то уже бывал здесь.

Нам любезно предложил свою машину один из корреспондентов местной газеты, и мы поехали.

Собирались недолго, как и водится. У татарина Авхата Салахова, водителя, броневичок всегда на ходу. Иван Слободенюк, украинец, тот как ванька-встанька, в любую минуту готов, всегда с прибаутками и, как всегда, все необходимое было при нем; таджик Махмут, маленький ростом автоматчик, собирался обычно бесхлопотно; Миша

Искаков, казах, неторопливый, плотный крепыш, тоже небольшого роста, обязательно спокойно спрашивал:

В это время на той стороне железной дороги, в лесополосе и на шоссе разорвалось шквальным налетом несколько снарядов. Потом еще и еще. И мы поняли, что это родная наша пехота помогает нам чем может. Молодец, комбат!

Мы стали уходить, унося двух убитых и раненого водителя. На полпути нас встретили пехотинцы, помогли нам добраться до передовой, а там и к своим. Вот так, в разведку отправились на бронетранспортере, а вернулись без него. Доложив о случившемся командиру батальона и немного отдохнув, я взял мотоцикл и снова поехал к «месту сражения», чтобы уяснить для себя свои грехи. Они были очевидны.