Адаптационным фактором стало стремление немцев стать «своими»

Эквивалентом труда являлись продукты питания. Э. Ф. Русскова вспоминает: «Мама моя ходила работать на пашне, а я ходила людям подряжала, канавы копать... ямы за два ведра картошечки... Вот здесь женщина жила, у нее ребенок был, а ей надо было работать.

И в няньках ушла. Мама моя жила в землянке. Придет, встанет: „Доченька, ты хоть бы скорлушки [картофельные очистки] собрала бы маленько, мы ведь с голоду помираем. Ты-то ведь ешь". А я говорю: „Ну а как? Хозяйка не дает... я бы вам и картошечку дала, и, может, кусочек хлеба дала. Как я вам дам? Она меня выгонит". И она [хозяйка] уйдет на работу... она делала толстые скорлушки с картошки. Соберу их, обмою, спрятаю...».

Адаптационным фактором стало стремление немцев стать «своими», раствориться среди русских. Многие немцы из-за страха и унижения, испытанных во время депортаций и репрессий, перешли исключительно на русский язык, что вело к потере родного языка. Э. Ф. Русскова вспоминает, что ее мать на первых порах «по-нашему щас ничего не знает, хоть отматерят, хоть что сделают [не понимала]». Л. В. Любецкая вспоминает: «Мама... не разрешала разговаривать на немецком языке, потому что она хотела нас уберечь». Этим объясняется и начавшееся «обрусение» немцев, стремление записать детей русскими в смешанных браках (отец — немец, мать — русская): «А дети, как по матери, русские. Вот старший сын был маленьким, бабушка [со стороны отца-немца] его сильно любила, так он немецкий язык знал. Что бы мама ни сказала — все понимал. А потом уже на улицу пошел, то уже переучился. А внуки вообще не знают. Только говорят: „Вот у нас деда — немец"».