«Молодцы, ребята»

«Неужели накрыли?» - подумал я, и в это время уже с другого места, поближе к нам, снова ударил наш крупнокалиберный, но теперь уже прямо в сторону орудия и почти по нам. Благо, мы оказались за домом, он-то нас и защищал. На этот раз пулеметная очередь нашего крупнокалиберного была короткой, и бронетранспортер снова замолк.

Теперь мы уже ясно видели, как за маскировочным кустом, утыканным ветками, разворачивалось орудие в сторону нашей машины, но... дальше немцы не успели: сразу три лимонки полетели к их орудию, раздались почти одновременно три взрыва и пять наших автоматных очередей. Все решили секунды. Снова заговорил наш крупнокалиберный, но уже далеко от нас. Мы поняли, что он маневрирует по поперечному шоссе в районе перекрестка.

«Молодцы, ребята», — подумал я, а вслух прокричал:

— Отходить!

Так закончился еще один бой Великой Отечественной.

Мы подходили к Брно. Передовые части уже вступили в город. На этот раз я ехал на броневичке с Салаховым и вдруг обратил внимание на указатель-стрелку с надписью на немецком языке: «Austerlitz».

Меня обожгло воспоминание! «Неужели тот самый Аустерлиц?!» Мы остановились. Я слез с броневичка, подошел к указателю, еще и еще раз прочитал. Надпись была четкая, готическим шрифтом.

Еще в школе я любил читать о знаменитых полководцах, таких как Македонский, Чингисхан, Ганнибал, Суворов. Немало читал я и о Наполеоне. Я хорошо знал работы академика Тарле о нем (а позднее и Манфреда), помнил и его наиболее выдающиеся сражения, среди которых, конечно же, сражение под Аустерлицем занимало не последнее место. Тогда еще его звезда не закатилась.

Вот почему я не мог упустить такую возможность, как побывать на этом историческом месте.

-     Поворачивай на Аустерлиц! - скомандовал я Сала-

хову.

-     Ты что там забыл, старшина?

-     Двадцать одну тысячу русских солдат, Авхат! - отрубил я.

-     Ты объясни мне толком, старшина, зачем нам туда? - глухим голосом и, как всегда, спокойно спросил Салахов, невозмутимый Салахов. За все время совместной фронтовой жизни я ни разу не замечал на его лице или в

поведении хотя бы малейшей растерянности. Он никогда не суетился, и ничто в нем не выражало ни страха, ни паники, а его голос в любой обстановке оставался глухим и спокойным.

Я ему коротко объяснил, что такое Аустерлиц, и он понимающе протянул:

- Ну тогда, конечно, завернем!

И мы завернули.