Я смотрел на этих, теперь уже битых и деморализованных вояк, на их жалкий, покорный вид и думал: наверное, закономерно, что жестокость в человеке всегда уживается рядом с раболепием, а доброта и человечность и в горе горды.
Нескончаемые вереницы этих гадов, а тогда я не мог смотреть на них иначе, убивавших и грабивших, пытавших и насиловавших, заживо хоронивших в землю и сжигавших на кострах детей и стариков, безжалостно уничтожавших культурные и исторические ценности, не знавших предела в надругательстве над человеком - все это отребье теперь походило на стадо покорных овец, плетущихся скопом на бойню.
И больно было, что они тоже носили высокое и гордое звание — человек!
Даже воевать - побеждать и проигрывать - не смогли по-человечески. Я уж не говорю: умирать, что тоже надо уметь солдату.
11 мая я возвращался из штаба корпуса на «виллисе»-амфибии (у нас была такая машина в роте). К вечеру что-то забарахлил мотор, шофер с переноской копался в нем довольно долго, но безуспешно, и мы решили заночевать прямо здесь, на дороге, рассудив, что утро вечера мудренее.
Вечер был теплый, мы надеялись на спокойную ночь, но меры предосторожности все же предусмотрели. Нас было трое: шофер, Миша Искаков и я. В машине был ручной пулемет, кроме того, у каждого было по автомату.
Ночь прошла спокойно. И только перед самым рассветом нас разбудила беспорядочная стрельба. Мы бросились в кювет. Из кукурузного поля толпой вываливали немцы, крича и стреляя на ходу. Михаил спросил:
- Они что, старшина, сдурели?
А я и сам не понимал, но объясняться было некогда, крикнул только:
- Стреляй! — и сам дал очередь из автомата.
< Предыдущая | Следующая > |
---|