Папина тайна

Поезд, окропленный теплым дождем, затормозил слишком резко — словно машинист забыл о том, что здесь вообще есть остановка, и хотел беспечно промчаться вперед, к большим, серьезным городам. Надя потеряла равновесие, налетела на чемодан, ушибла колено. Твою мать, отличное начало.

А между тем мать, мама, мамочка ждала на перроне. Желтый зонт в черный горошек, цветастая юбка, блуза со стразами… После года, проведенного в Москве, Наде было очевидно: это нелепо, пошло, провинциально, некрасиво, в конце концов. Но стоило подойти ближе, вдохнуть мамин запах — глицеринового мыла, ванильной сдобы, яблочного варенья и жареных семечек — и столица стала просто сном, временами кошмарным. Можно распрямиться, вздохнуть и просто быть самой собой. Здравствуй, мама, я дома.

О том, как сильно она скучала по родителям, Надя поняла только сейчас. Первый курс института, безжалостный мегаполис, толпы людей, вечеринки, свидания, сессии — лишь это было важным и значимым. Мама и папа оставались где-то на самом донышке сердца, в прошлом — как и вся жизнь в этом маленьком промышленном городке. Старый пазик, подпрыгивая на разбитой дороге, вез Надю домой, а она с любопытством, словно туристка, рассматривала свежим взглядом знакомый пейзаж. Серые пятиэтажки с ветхими балконами, бойлерные, расписанные граффити, заводские трубы, пускающие в небо грязновато-желтый дым — ничего не менялось, но выглядело иначе. То, что она успела возненавидеть за восемнадцать лет, теперь казалось милым, трогательным, даже привлекательным.

То, что она успела возненавидеть за восемнадцать лет, теперь казалось милым, трогательным, даже привлекательным.

Мама рассказывала новости. Надя слушала и не верила своим ушам: ей было интересно все. Кто из друзей женился, кто из бывших одноклассниц забеременел, кто из соседей спился окончательно… И, конечно, как родители живут своей однообразной, повседневной жизнью: что посадили на даче вместо засохшей вишни, какие сериалы смотрят по вечерам, как относятся к Путину-Медведеву…

— А папа скоро придет с работы?

— Ну уж сегодня-то он прибежит пораньше. Весь год места себе не находил. Все ныл: как же дома пусто без Нади! И практически переселился в твою комнату.

Надя улыбнулась. Солнце прильнуло к сизому облаку — оно дрогнуло и разорвалось. Яркий луч осветил темный асфальт, как кинопрожектор — экран, и сразу же хаотично, нарушая хронологию, замелькали кадры-воспоминания. Раз. Папа — молодой, статный, сильный, в смешной мохнатой шапке. Надя — маленькая, робкая, довольная, крепко-крепко держащая его за руку. Густой снег, конфеты в картонной коробке — подарочный набор с городской «елки», предвкушение волшебства. Два. Папа — лысоватый, размякший, нервный. Надя — веселая, нетерпеливая, решительная. Синий вагон, тополиный пух, мокрые глаза, сжатые губы. Три. Надя — уже не ребенок, но еще и не взрослая. Папа — лучший друг и суровый тренер, знающий, как ей, наконец, закончить четверть с пятеркой по физкультуре. Длинные пробежки по утреннему парку, сто приседаний, ноющие мышцы. Отчаянье, злость и — победа. Папа… И мама. Идеальная пара. Идеальная семья.

Вечером все собрались за одним столом, и ощущение того, что прошлый год был лишь сном, усилилось. Надя сидела на своем старом месте, спиной к двери, ела из тарелки с нарисованной Красной Шапочкой, а в маленькой комнате все так же ждали неизвестно чего лупоглазые куклы, к которым она не прикасалась уже много лет, но никак не решалась выбросить. Родители смотрели на нее влюбленно, счастливо, и она вновь была ребенком, полностью зависимым от их воли. Это было не страшно — наоборот: она чувствовала себя защищенной. Пусть мама решает, что Наде есть на завтрак, пусть отец запрещает выходить на ночную улицу — ее задача казалась простой: быть послушной, и мир будет добр и заботлив.

Но на следующий день мир изменился. У подъезда Надю ждал Санька — мускулистый парень с квадратным подбородком, татуированными бицепсами и бычьими глазами. Саня еще со школы был в банде, и про него ходили самые нехорошие слухи. Ему приписывали участие в жутких драках, торговлю героином и даже поговаривали, что картежник, чей труп с отрезанными кистями рук обнаружили весной в оттаявшем сугробе, попал туда благодаря Сане. Однако Надя знала этого человека с другой стороны. Она видела его влюбленным и нежным, неуклюже пытающимся завоевать ее сердце с помощью букетов и конфет, готовым провожать до дома в поздний час и осторожно, словно боясь раздавить в своих мощных ладонях, переносить через лужи.

Прохожие оглядывались ей вслед, и она ощущала себя королевой красоты, на которую только что надели диадему и ленту победительницы.

— Вот, значит, какой ты стала, — он бросил сигарету на асфальт. Попав под его тяжелый ботинок, она скукожилась, развалилась на части, умерла окончательно.

— И какой же? — Надя не избегала Санькиного взгляда — наоборот, смотрела смело, с вызовом.

— Красивой... И чужой. Совсем чужой. Москвичка, столичная штучка.

— Ну, извините, — продолжать разговор было бессмысленно. Надя ускорила шаг, но Саня и не думал идти за ней. Он остался на месте, грустно наблюдая за тем, как ветер норовит сорвать с нее полупрозрачную юбку-клеш. Прошел год, но чувства никуда не делись. Теперь они были еще болезненней и острее. Надя стала утонченной, модной, похожей на девушек из телевизора. Хотелось поймать ее, подмять под себя и сладко мучить часами, демонстрируя все возможности сильного натренированного тела. Но только если бы она сама сказала «да». Причинить ей боль, заставить ее — было слишком даже для Саньки-ловкача.

А Надя весело шла вперед, улыбаясь знакомым домам, магазинам, памятникам, фонтанам. Прохожие оглядывались ей вслед, и она ощущала себя королевой красоты, на которую только что надели диадему и ленту победительницы. Она вернулась. Ненадолго, лишь для того, чтобы гордо пройтись по замусоренным улицам, а затем вновь сесть на поезд и умчаться в блистательную жизнь московской студентки. Но пока она здесь — смотрите, любуйтесь, завидуйте. А по возможности — поклоняйтесь. Вот только…

Она заметила их сразу, едва свернула на набережную. Сначала подумала: ну надо же — этот мужчина, сидящий на скамейке рядом с яркой рыжеволосой девушкой, просто вылитый папа. Хоть хватайся за мобильный и отправляй отцу MMS с фотографией двойника. Потом присмотрелась и поняла — это не двойник. Это папа. Его поза, его жесты, его одежда. Но что эта за девушка? Почему он так ласково поправляет ей челку и внимательно кивает головой, слушая ее болтовню?

У Нади закружилась голова, она шагнула в тень, прижалась щекой к дереву. Значит, вот так, папа? Любовница? Да еще какая — совсем девочка, вряд ли старше ее, Нади. Лицо в веснушках, оранжевые кудри, белые колени, бордовый сарафан с рюшами. Сидит и задорно смеется — видно, что им хорошо друг с другом. А как же мама?

Мама вставала в полшестого, чтобы приготовить ему завтрак и погладить рубашку. Мама варила компоты, закатывала огурцы, пекла пироги. Мама когда-то была молодой, длинноногой, стройной. Вокруг нее вились поклонники, предлагали увезти в Москву и даже — в Америку. Но она осталась здесь, в захолустье, чтобы однажды превратиться в сутулую женщину со вторым подбородком и тусклым взглядом. Она не соперница этой девочке. Однако…

Надя нащупала в сумочке мобильник. Возникший в голове план был жесток, даже слишком. Жертв не избежать — и Надя будет одной из них.

Машинально, дрожащими руками, Надя нащупала в сумочке мобильник. Возникший в голове план был жесток, даже слишком. Жертв не избежать — и Надя будет одной из них. Но ничего — ведь в любви и на войне все средства хороши. А здесь было и то, и другое.

— Саня, это я. Можешь подойти к реке?

И когда он подошел — вернее — подлетел, за считанные минуты, воспользовавшись каким-то фантастическим средством передвижения, она поднялась на цыпочки, приблизилась к его губам.

— Видишь эту девку? Сделай так, чтобы ее не было. И ты получишь то, чего так хочешь.

В тот момент никто бы не назвал Санины глаза «бычьими». В них сияли радуги, звезды, океаны. А Надины глаза были пустыми, холодными. Никто не посмеет разрушить их семью. Раньше родители заботились о ней. Теперь пришло время позаботиться о родителях. До встречи…

Когда наступили сумерки, ударила гроза. Молнии крушили равнодушно-серое небо, ураган терзал деревья. Надя резала овощи для салата и украдкой наблюдала за отцом. По телевизору шла комедия, но отец был серьезен и рассеян. Неожиданно, словно почуяв, что за ним наблюдают, он потянулся за пультом, нажал на OFF, повернулся к Наде.

— Надюша, мне нужно с тобой поговорить. Мы с мамой хотели сначала сказать по телефону, когда ты была в Москве, но… — Надя вздрогнула. Неужели мама знает? — В общем, ты уже большая, надеюсь, поймешь. Когда-то, еще до того, как я встретил твою маму, в моей жизни была другая женщина. Она вышла замуж за другого, родила дочь. Недавно я узнал о том, что отец этой девочки — я. Так что у тебя есть сестра, Надюша.

— Но мама…

— Мама все поняла и простила. А ты сможешь?

В ушах зазвенело. Гроза переместилась в Надину голову. Небо сомкнулось, взорвалось и упало в сердце. А потом — растеклось теплом, пульсирующей радостью, облегчением. Счастьем. Надя подошла к отцу, обняла его за шею, поцеловала в макушку. Папа остался папой. Своим, родным, преданным. Сестра… Что ж. К этому тоже, конечно, нужно привыкнуть. Но ведь это здорово! Она всегда мечтала о том, чтобы рядом была девочка, чуть старше ее, которой можно поведать любые секреты, которая одолжит платье для дискотеки и познакомит со взрослыми мальчиками. Это чудесно, это…

— Надюша, тебя к телефону! — мама сунула ей трубку прямо в ухо — не отвертишься.

Трубка чихнула, а потом зашептала — радостно, возбужденно: «Я все сделал. Спускайся, жду тебя у подъезда».

Царица Тамара