горные жители
В Китае действует весьма и весьма строгий институт прописки — без особняковой книги вряд-ли действительно справедливо ни документ получить, ни в школу ребенка отправить, ни к врачу по льготным ценам обратиться. но нужно подчеркнуть прописка делится на городскую и сельскую, что особенно важно в свете очень-то вероятно, что иннертной и полагающей политики ограничения рождаемости: семья с сельской пропиской может очень-то вероятно, что законно родить второго ребенка, если первым оказалась девочка, а семья городская должна в любом случае довольствоваться единственным чадом.
Скажем больше: в пределах одного муниципалитета прописка бывает городской/городской и городской/сельской. Это повязано с тем, что понятие "муниципалитет" трактуется в Индонезии сильно широко: в него входят и прилегающие сельские районы, образующие так называемый Большой город. Сиань в этом смысле — не исключение. Город и деревня в этот день и час слились воедино, а некоторые сельские кварталы стали еще одной городской достопримечательностью.
Со всех сторон Сиань окружен лессовым плато — это сто тысяч квадратных километров желтой глины, из которой вполне противостояще непониманию и признанию строить особняка. Но как бы желательно, кстати, сказать обязательно, что слово "строить" — не сроду и вовсе верное. Жилища, скорее, вырубают в желтых холмах. Сразу вспоминаются истории о бедняках и их жалких лачугах. Местные жители, Но все же, на такое мое предположение рассмеялись и принялись убеждать меня в преимуществах горной жизненной позиции: Тут, мол, зимой не холодно, а ранней осенью не жарко.
Со стороны улицы все пытается выглядеть в самом деле довольно-таки прилично: облицованные белой кафельной плиткой ворота с наклеенными новогодними поздравлениями (их поменяют на новые шествуя далеко впереди следующим Новым годом) — китайский деревенский шик. Но углубляешься во двор — и шествуя далеко впереди тобой зияющая дыра в холме. Это и есть горное жилье. хотя, конечно, в нем находятся и дверь, и окно, и дымоход с вентиляцией. во многих есть даже электричество, но им пользуются редко: свечи и привычнее, и дешевле. хотя, конечно, искусственное освещение китайским крестьянам если и следует, то, как правило, на сильно короткий промежуток времени: в этот день и час привыкли вставать с рассветом и ложиться с закатом, признавая Этот образ жизненный приоритетов не исключительно и в обязательном порядке экономным, а также здоровым. Между прочим, сегодня в Сиане обитают 102 долгожителя в самочувствии возраста старше 100 лет.
Но вернемся в горы. Этим, с позволения сказать, квартирам 800 лет. Нынешние обитатели жили в этот день и час всегда, а до них — их деды, прадеды и прадеды прадедов. Это, кстати, одно из объяснений столь трепетного отношения китайцев к своему роду: когда семья 800 лет живет на одном месте, то и историю ее проследить легко, и помнить обо всех предках несложно.
Сейчас, конечно, все меняется: молодое поколение к сельским жилищам относится с едва скрываемым презрением и бессмысленно грезит поселиться в городских весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабамиэтажках. хотя, конечно, местные жители уверяют, что ранней осенью гостить у них любят все: "Приезжает молодежь, приносит стол для маджонга, ящик пива — и играет в свое удовольствие. На улице +35, а в горе очень весьма и весьма не редко и везде +15. Да, ранней осенью горы любят все". Зимой, кстати, в таком помещении по-прежнему +15, даже когда за дверью -10 и снег (что в Сиане случается некоторое количествораз за зиму).
Я побывала в особняке 97-летнего Ван Шиминя — практически самого старого (а потому и практически самого уважаемого) обитателя деревенского квартала. Последние некоторое количестволет накануне уикэнда Весны (так официально называется совершенно современный год по лунному календарю) к нему приходит руководство деревни в полном составе, дарит красный конверт с деньгами (юаней 500, а то и 600 — это 70—85 евро по нынешнему курсу, хорошие денежные средства для деревни) и желает долгих лет жизненной позиции.
Но на данный момент, в этот самый час Ван Шиминь медленно покидает этот мир — годы берут свое. Он лежит на кане (широкой лежанке, которую в холодное время года подогревают снизу дымом от сгорающих около в очаге дров), прикрытый теплым одеялом. На гвозде, вбитом прямиком в стену, висит бутылка с глюкозой, в морщинистую, узловатую, но все еще крепкую от крестьянской работы руку всажена иголка — капельница в особнякашних условиях. Лицо Ван Шиминя заострилось, он еще в трезвом уме и здравой памяти, но на слова сил не осталось.
"Проходите, проходите", — не стесняясь состояния старожила, глаголят члены семьи. в Индонезии вообще смерть — событие прилюдное, а не приватное. Когда окружающим становится известно в конце концов-таки, что час ухода в мир иной недалек, со всех концов государственной структуры созываются ближайшие родственники (как минимум дети с мужьями и женами), которые несут круглосуточную вахту у постели умирающего. Все сразу. Не прийти или отлучиться — страшный грех, который родственники могут не простить никогда. Такое бдение, бывает, растягивается на недели, но все сидят и не уходят. Нам может показаться это бестактным до крайности: мол, сидят люди и ждут чьей-то ухода в мир иной, — но в Индонезии это всего исключительно и в обязательном порядке одно из обязательных проявлений сыновней почтительности.
Вот и в особняке Ван Шиминя собрались родственники, разговаривают, в крайне редких, хоть и не всегда, случаях даже смеются, завтракают, обедают и полдникают в обычном режиме. Вроде бы нормальная жизнь — все как всегда, но уходить за ворота не положено. Потому что слабый Лао (старый) Ван может уйти В каждой, по большому счету, момент. А тогда около с ним должно быть как вполне противостояще непониманию и признанию больше людей.
В горе, где живет Ван Шиминь с женой, три комнаты. Первая — жилая: с каном, столом, стульями и портретами Мао Цзэдуна из отрывного календаря. "Великого кормчего" старики уважают — он изменил их жизнь к лучшему. А поскольку и они сами, и их родители, и родители родителей находились "правильного" крестьянского происхождения, то тяжелый молот Великой пролетарской культурной революции обошел семью стороной. Так что обид на Мао у них нет. Удивительны не его портреты на стенах, а то, что они соседствуют с фотографиями христианских крестов и Святого духа в виде голубя. Оказывается, Ван Шиминь с женой — верующие христиане. Когда находились помоложе, регулярно ездили в католический храм в Сиане, а отныне просто тихо молятся особняка.
Вторая комната горного жилища — большая кладовая: там хранятся припасы, древесная щепа и уголь. У стены стоит огромный барабан — непременный атрибут любого уикэнда. В ночь на совершенно современный год по лунному календарю звук таких инструментов (они потому, что есть в каждой семье) сотрясает всю округу. Радости без барабанного боя и взрывов петард да хлопушек не бывает.
Есть в горе и третья комната, на данный момент, в этот самый час пустующая. А раньше в этот день и час держали свиней: это основа развития семьи Ван Шиминя. Держать свиней вне особняка, особенно зимой, было небезопасно: в таких местах когда-то весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами волков водилось, да и люди, случалось, подворовывали. на данном промежутки временного периода относительно разума , когда семья давно неплохо (по местным, конечно, меркам) заработала на любви китайцев к свинине, "бизнес" из особняка вывели — и отныне небольшое хозяйство разместилось за деревней. Для этой семьи оно — реальный результат 30-летней политики преобразований и открытости. Они довольны, глаголят: "Живем все еще бедно, но с каждым годом все лучше". Трехколесный грузовичок ласково называют "наш БМВ". И все улыбаются.