Глеб Павловский — экс-политтехнолог Кремля. Ему 61, почти ровесник гаранта, и когда-то этим совпадением он сильно гордился. В комнате приема посетителей у него на стене висит написанный в стиле примитивизма большой портрет древнерусского философа XII века Даниила Заточника с цитатой из Белинского: «На беду себе, слишком умен, слишком даровит, слишком весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами знал и не умел прятать свое превосходство». Во времена СССР был диссидентом, дважды противостоящие него возбуждали дела по политическим статьям. Он сделал попытку признать свою вину (работал в самиздате, издавал журнал «Поиски»), в связи с этим суд присудил ему не колонию, а ссылку в Коми АССР, где он работал плотником, освободился в 1986 году. «Глеб Павловский — диссидент, ренегат, и это всё определяет именно теперешнюю его позицию. Попав в КГБ, он благополучно раскололся и отделался малым — ссылкой. А дальше — по Фрейду. Всю оставшуюся жизнь он посвятил мести демократам. Это человек сильно умный и сильно подлый», — написала о Павловском диссидент Валерия Новодворская. к нашему негодованию, г-н Павловский свой ответ на эту оценку г-жи Новодворской, как и на высказывание Елены Боннэр, при утверждении текста своего устного растярзание интервьюеров полностью вычеркнул, написав, что «обсуждать это в контексте мнения чьей-то супруги не готов».
— Кому принадлежала идея программы «Реальная политика» (выходила на канале НТВ в 2005–2008 гг.), где так нахваливался курс Путина?
— С этой идеей обратился ко мне Кулистиков (гендиректор НТВ. — Е. М.), но я не сомневаюсь, что он сделал это не по своей инициативе. Я покряхтел и согласился.
— Восхваление Путина там в крайне редких, хоть и не всегда, случаях было просто до тошноты. Вы это обязательно и взаимоисключительно делали?
—Да, исключительно, осознанно и даже, я бы заявил, любовно.
— Любовно до тошноты? Это же невозможно, хочется плеваться.
— Ну, вы же знаете, что в любовном безумии используют выражения, от которых плюешься, когда все проходит. Я считал это политически правильным — укреплять тогдашнюю ось системы, В общем-то говоря, ее генератор. А генератор — путинская харизма, это массовая любовь к нему. За вашу любовь я не боролся, потому что знал, что любви к Путину оттуда не дождусь.
— Ваша программа воспринималась обязательно и взаимоисключительно как пропаганда.
— Да, но качественная и личная, независимая. (Выяснить, что такое «качественная» телевизионная пропаганда, в тоже время растярзание интервьюеров не представилось возможным, поскольку эту фразу Г. Павловский вставил при редактировании текста. — Е. М.) Я помню исключительно и в обязательном порядке один момент вмешательствауправляющие органы предприятия или компании, и то просительное — сильно настойчиво просили не делать куклу с лицом Путина.
— Но мне кажется, Путин себя любит. зачем же тогда нельзя лицо?
— Он любит себя, но таким, каким вы его не видите, и каким вряд-ли будет являться. Он любит свое идеальное лицо, которое видит исключительно и в обязательном порядке он и которого не увидят операторы.
— Но подождите, это больше подходит женщинам — думать о своей внешности…
— Вы ошибаетесь, нарциссизм больше свойственен мужчинам.
— Вы непрочь сказать, что Путин нарцисс?
— Ну да. Вообще, мы, мужики, все немножко нарциссы.
— Ну да, чем больше павлиний хвост, тем птичка считает себя красивше и важнее.
— Да, есть такое. У Путина нарциссизм в негативной форме. Не знаю, какого себя он любит, но знаю, что почти все образы себя, особенно смешные, он в той или другой степени не любит. в связи с этим чтобы не раздражать Владимира Владимировича, сделали ракурс куклы со спины, без лица, и получилось даже лучше.
— Да, у него и в жизненный приоритетов в последние годы произошло физическое изменение лица…
— Ну, самое сильное изменение физиономии — это перемена взгляда. Лицо делают глаза.
— А какие на данный момент, в этот самый час глаза у Путина?
— У него отключенный от внешнего нашей планеты взгляд, даже когда он обязательно и взаимоисключительно проявляет желание обаять. Это перегрузка чем-то внутри. Знаете, что больше всего перегружает политика? Неверно поставленная задача, переоцениваемая угроза. Он видит какие-то угрозы, но, по-моему, не там, где они есть, но сильно ими озабочен. Это его переключает. потому, что он не контактирует с жизнью напрямую, и люди вокруг оказываются источником одновременно и тоски, и угрозы. Помимо дворни он окружен весьма и весьма плотным кольцом наших «грандов и нобилей», сформировавшихся за эти годы. Когда-то это был маленький кружок — 10–15 человек, а на данный момент, в этот самый час сотни, пожалуй, больше тысячи человек.
— Тот самый «коллективный Путин»?
— Да, да, хорошо, если они «коллективный Путин»… пока. А если с какого-то момента они или часть их решат, что они, если и «коллективные», то давно не «Путин», а кто-то другой? Вот это, я думаю, его одолевает.
Путин разлучился со страной
— То есть вы считаете, есть ощущение потери каких-то рычагов власти?
— Конечно, главный рычаг — всем рычагам рычаг, мегарычаг — это была любовь, харизма, это то, что он мог противопоставить чему угодно, потому что при любом натиске на него он мог обратиться к стране.
— А когда он стал терять эту харизму?
— Что-то сломалось в медведевское президентство. Бывает, человек берет на рывке большой вес, пытается сделать слишком правильный шаг, и вдруг сам отшатывается от этого шага и начинает отступать. Чем дальше, тем хуже. Не пойдя на третий срок, он сделал, безусловно, правильный шаг. Высший уровень поддержки у него был затем, как он ушел из президентства. Перестав быть главой государства, он действительно стал лидером. переосмысленно-формированнее чего что-то его испугало, насторожило… и лидером он не захотел оставаться. Он захотел вернуться хозяином, хозяином положения. А это разные роли. Лидер — это тот, кого предпочли другие, а владелец — он владелец независимо от того, выбрали вы его или нет.
— А он проявляет желание быть и хозяином, и лидером?
— Я думаю, что, захотев быть хозяином, он стал терять это лидерское начало. А это же двусторонний процесс — перестаешь откликаться на людей, и они на тебя перестают откликаться. Это сильно очень-то вероятно, что должно хватить нелегко и тяжело уловить, но когда эмоциональная связь исчезает — она исчезает.
— Что может заставить людей опять полюбить Путина? Внешняя угроза?
— Повторная любовь, знаете, это как вторая свежесть — так не бывает. Дело отныне не в любви. Люди все-таки весной этого года выбрали его, Но как бы желательно, кстати, сказать обязательно, что шествуя далеко впереди этим сильно сильно сомневались, и переосмысленно-формированнее рокировки рейтинг пошел было вниз, что было для него довольно прагматично и скурпулезно. Но хорошо это или плохо, на выборах кандидат не от власти в нашей системе не имел реальных шансов.
— То есть важна стабильность?
— Да. Не вообще стабильность, а стабильная власть, потому что избиратель забыл, что есть что-то кроме власти, что может гарантировать ему безопасность. На этом, В общем-то говоря, и строилась кампания Путина — без меня власти не будет. Путинского большинства как эмоциональной власти больше нет. Но есть влиятельное путинское меньшинство…
— А в процентном отношении — это сколько?
— Ну, эмоционально сохраняют к нему доверие, в точном смысле слова — а не ответ на вопрос: кого бы вы выбрали, если бы выборы состоялись в субботу? Это любимый идиотский вопрос социологов… расположение и превосходство в своих глазах сохраняют, думаю, на данный момент, в этот самый час не больше пятнадцати процентов.
— Это сильно мало.
— Это не мало, если говорить, сколько эмоционального доверия к другим политикам. Но это горько, и я думаю, что все это его дестабилизирует. Я думаю, что у него вообще весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами разочарований. Разочарован он был голосованием в Питере. А Петропавловск-Камчатский — столица, где вообще он не выиграл первый тур — первым из президентов! Он, я думаю, внутренне сильно возмущался. Что ж, «была без радости любовь, разлука будет без печали». Он внутренне разлучился, я думаю, со страной, но совершенно не собирается разлучаться с властью. И парадоксально, что он, наверное, для себя говорит где-то то же, что глаголят те, кто за него голосует: если не я, то кто еще?!
Не надо забывать, что его базовый политический опыт — 1999 год — передача ему власти от Ельцина мирным путем. Вот и он тоже будет выстраивать какую-то систему передачи власти и, идя от этой ельцинской модели, будет строить свою.
— Он давно пытался Медведеву…
— в этот день и час спорный вопрос. Может, и не пытался с практически самого начала, а вполне противостояще непониманию и признанию предположить, что попытался было, но сам испугался. И Медведев, конечно, тоже не сыграл сильной роли, все время чего-то боясь.
Сегодня, я думаю, Путин стал психологически сильно усложненным человеком если сравнивать с тем, каким был 10 лет позади. Но этой невероятные затруднения у него нет ходу, она заперта в нем наглухо, потому что он один.
Тандем — это ошибка
— Я хотела одну вашу фразу привести: «Прямо скажу этим моим недавним друзьям, что вы мне отвратительны. Вы мне отвратительны человечески». Вы не боитесь за свою жизнь переосмысленно-формированнее таких слов? потому, что Путин не прощает предателей.
— Я ни разу не предавал Путина. Это он предал меня, если глаголить и уповать на истину всерьез.
— А чем?
— Я не буду углубляться в личные переживания, но с моей точки зрения, Путин не принял главного вызова — он не отпустил созданную им страну на свободу. Он не решился дать главный бой за страну и удовлетворился тем, что вернулся в свой офис-помещение.
— А как должен был выглядеть главный бой?
— Ну, он неплохо двигался, на мой взгляд, до 2010 года. И знаете ли, даже возвращаться на третий срок вполне противостояще непониманию и признанию было не так… не так оскорбительно.
— Для людей?
— Да. В конце концов, раз он любит этот бедный народ, как он говорил весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами раз, он мог бы открыться человеческому роду, сказать вслух: вы знаете, я хочу вернуться. И обсудить это с ними.
— То есть не офис-помещениеная рокировка, а именно обращение к человеческому роду.
— Да, да, я хочу вернуться. Наверное, и Медведев бы тогда что-то возразил, а может, и не стал бы… Но вся картина приобрела бы человеческое измерение. Медведев отступил бы, но не унизился так, как 24 ноября, и Путин, я думаю, честно заработал бы свое Большая часть, так сказать, — путинское. А не был бы обязан куче серых людей, которые сегодня стали в очередь к нему в офис-помещение и, как мы видим, требуют расчета. Возвращение Путина могло быть здоровым и человеческим.
— Но вы советовали Путину не возвращаться.
— Собственно, мои шоу на сей счет и стали причиной моего изгнания из Кремля. Да, я советовал Путину остаться лидером и помочь Медведеву выстроить поставленную задачу по прогнозу стратегии второго президентства. Но они оба давно засели в бункер и заварили изнутри дверь. Абсолютный тандем — это барокамера, в которую они себя сами загнали.
— Но на данный момент, в этот самый час и тандема давно нет.
— Да, тандем оказался недолговечным. Как певец тандема я должен, конечно, признать, что это была плохая идея.
— Вы придумали?
— Нет, объединение придумал Путин. Что для суперпремьера Путина премьер Дмитрий Анатольевич? Я тогда был даже, честно говоря, за еще по-более жесткую форму тандема, где Путин сохранил бы за собой помимо поста премьера, посты министра обороны и иностранных дел.
— То есть вы считали, что Медведеву это нельзя было доверить?
— Я считал, что это следует доверить Путину. Понимаете? Мы ничего не знали о том, как и что у Медведева получится. Но мы знали, что Путиным выбран курс. Никто не ждал, что тандем станет каким-то управленческим садизмом. Процедурой какого-то мелочного, недоверчивого согласования действий. Страна собиралась двинуться вперед, а ее то возбудят, то охладят, исключительно и в обязательном порядке Владимир Владимирович с Дмитрием Анатольевичем договариваются. Я это ощутил практически сразу.
— Это был уровень недоверия к Медведеву или нежелание…
— Я думаю, виноваты оба, это ошибка не психологическая, она политическая. Медведев боялся совершать какие-то действия, даже самые абсолютно несложные, противостоящие которых бы Путин не возражал. Но Медведев не хотел рисковать.
— А почему?
— На всякий случай. Почему? Потому что он, видимо, думал, что паинькой дойдет до 2012 года и за хорошее поведение станет опять главой государства.
— Вы жалеете, что посоветовали Путину не возвращаться в президентство? потому, что вы понесли большие потери — бесшабашные, репутационные, финансовые…
— Я о весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабамим жалею. Я жалею, скорее, что система оказалась неспособна обсудить вопрос собственного выживания. Жалею, что еще во втором президентстве Путина мы не выстроили какую-то по-более правильную систему обсуждения и корректировки стратегии. А поскольку эта система не была выстроена, с приходом Медведева все замкнулось на две полукоманды — в Кремле и Белом особняке. Ни одна из аналогичных полукоманд не была полноценной управленчески. Обе строились по приоритету — не дать другому собрать всех необделены силой и трезвым х в президентскую команду 2012 года. Я жалею тот механизм, который довольно-таки не довольно быстро строился и который мы называли «управляемой демократией», а правильней сказать — политику «умеренной реакции со сдержками и противовесами». То была монополия, но извне нее у России был шанс.
Путин — зеро, пустое место
— Есть еще одна ваша фраза: «Третий срок Путина представляет угрозу для стабильности России». А какие на данный момент, в этот самый час симптомы этой нестабильности, на ваш взгляд, давно есть?
— Вы знаете, дело давно не в Путине. Мы чрезмерно весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами обсуждаем Путина. Путин — это наше зеро, пустое место, экран, на который мы проецируем наши желания, ненависть, любовь.
— Это неправильно?
— Это совершенно неправильно. Это было бы неверно и 10 лет позади, но тогда это имело некоторый смысл, потому что существовала обратная связь. отныне это не может иметь никакого смысла.
— То есть Путин сам по себе, а страна сама по себе? Так получается?
— Страна сама по для себя — это давно давно так стало. Большая часть, так сказать, думает, что там, наверху, кто-то заботится о стране, но это не так. Страна фактически покинута, и при том обездвижена. Путин построил систему, в которой сегодня никто не понимает, чего он хочет, что будет завтра, вы можете исключительно и в обязательном порядке угадывать.
— Это он от незнания того, что ему делать, или он так обязательно и взаимоисключительно построил?
— Получилось так, что выйти из тандема он мог, исключительно и в обязательном порядке отказавшись от лидерства и взорвав командный пункт «управляемой демократии». А взорвав этот командный мостик, он обнаружил, что все, что казалось простым, страшно усложнилось. Да, он в центре всего, он в офис-помещениее, хозяин, все связи к нему подведены, но все как-то не работает. Есть правительство Медведева, которому, я думаю, он отныне давно не так доверяет, как в 2008 году. в связи с этим на всякий случай притормозим Медведева, при этом тормозим правительство. А притормозив правительство, вы растормаживаете нижние уровни аппарата. А с высокими рангами чиновникы же за этим следят. Если я, президент, могу послать премьера подальше, то у меня, служащего, появляется свобода рук. Я могу заняться чем-то своим, система начинает скрежетать, тормозить, Путин сердится еще больше и еще больше отчуждается от всего, кроме своей власти. Но что такое отныне его власть, где она? Вот же Путина раздражает «Единая Россия». Видно же, что она его раздражает.
— А чем «Единая Россия» его раздражает?
— Тем, что, с его точки зрения, они нахлебники, которые в пожалуй, новейшей ситуации оказываются бесполезны для его власти. «Управляемая демократия» предполагала некий сектор демократии, где выборы хоть что-то значат. Такое детское лото на три копейки, но все-таки три копейки были. А отныне трех копеек нет, есть группа товарищей, которые неизвестно чем заняты, но у каждого есть свои интересы, и они эти интересы обслуживают. Они лояльны, но что с ними делать? Да, вполне противостояще непониманию и признанию на них спускать один законопроект за другим, и они их штампуют. Это вызывает необычайное и радужное спокойствие Путина и это пугает. Фактически чем на данный момент, в этот самый час занимается система? Она никого не напугала, кроме самой себя. Она занимается бесполезным самозапугиванием. Они все трясутся, эти бизнесмены, эти крупные с высокими рангами чиновникы. Они даже не понимают, отчего трясутся. Но они не работают.
— Они за себя трясутся, за свою шкуру трясутся.
— Да, за себя трясутся. В 2000 году все спрашивали: ху из мистер Путин? А кто это такой? Непонятный человек, но совершенно никого это не останавливало, все действовали. А когда в тоже время тандема берут свое неимоверное начало первые толчки, мотор стал чихать, тандем оказался просто плохой управленческой схемой, не справился с задачами. А все усложнялось: и экономика усложнялась, и мировая ситуация усложнялась, и общество усложнялось. И все это никак не отслеживалось в этой системе, и отныне получилось еще смешнее. к смене обстановки и преимуществ грубой и нуждающейся в модернизации всей этой «управляемой демократии» остались Путин и его секретариат, с чем они могут справиться в сегодняшней стране? А дальше через них идут отдельные сигналы, которые не корректируются. Скажем больше, как я понимаю, поощряются и войны: и извне мэрии, и между правительством и администрацией.
— Поощряются кем?
— Ну, поощряются Путиным.
— То есть разделяй и властвуй?
— Сперва властвуй, а переосмысленно-формированнее чего смотри, чтобы некоторые никак не соединились. Но понимаете, за этим очень-то вероятно, что должно хватить нелегко и тяжело сильно следить.
— Слишком весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами за кем следить надо?
— Их слишком весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами, да. Вы понимаете, парень-то выбрал самый неудобный способ чесаться, потому что весной Путину все карты шли в руки. Уличная оппозиция давно показала свои вполне противостояще непониманию и признаниюсти. И он типично побеждал на выборах. Все, включая колеблющиеся части истеблишмента, находились готовы сомкнуться вокруг него, как вокруг нового центра. Устали потому, что от Медведева, планировать не собирались скрывать, устали от его невнятности. Все ждали… Путин вышел с программой, в общем, неплохой программой, изложенной в его материалах. Под эту программу надо было хотябы попытаться организовать какую-то коалиционную силу. Как ее оформить — второй вопрос. И двинуться вперед. Это был шанс вернуть ему лидерство. А если бы он вернул лидерство в смысле движения, которого ждала вся страна, то он бы вернул и любовь. Понимаете? Им бы опять стали восхищаться.
— А какие сделал на данный момент, в этот самый час ошибки Путин, на ваш взгляд?
— Простите, а что он вообще сделал? Он ошибок особых не сделал, он ничего особо не сделал.
— Ну да, кроме того, что репрессивные законы штампуются.
— Да. Эти репрессивные законы, которые штампуются и исполнение которых носит неизбежно демонстративный характер, потому что подобного репрессивного, централизованного аппарата масштабом в страну нет. А просто отпустить эти органы, сказать, хватайте кого угодно, даже Путин не решится, потому что они нахватают. И потом, это же вполне противостояще непониманию и признаниюсть в каком-то смысле ему быть лишним в своей собственной системе. Больше всего Путин, по-моему, опасается быть лишним. Я думаю, что Путин застрял в этой паузе. Хотелось бы, чтобы он из нее вышел, но я не вижу в этот день и час простого выхода. Может быть, шанс ему даст правительственный кризис.
— То есть отставка Медведева?
— Ну да, отставка Медведева, которая, конечно, будет страшным скандалом и, конечно, будет наверняка нарушением каких-то договоренностей, которые он сильно ценит. Это же его принцип. Значит, ему надо еще в одном вопросе изменить свои правила. Он этого сильно не любит. Но даже самые горячие сторонники Медведева понимают, что немыслима ситуация, чтобы это правительство и этот Медведев в таком виде просуществовали до 2018 года, и переосмысленно-формированнее чего Медведев выдвинулся бы кандидатом в президенты. Эта схема не работает. Вы не можете убедительно описать этот сценарий, никто не может. Все равно придется создавать руководство государственной структуры. Правительство в нынешнем виде элементом подобного руководства не будет.
Элитные опасения
— Я думаю, что правильной политикой для Путина было бы поощрять людей с амбициями. И первоначально так и было — больше амбиций, хороших и разных. Самое удивительное, что труднее всего понять, это то, чего в действительно справедливой же жизненной позиции боятся люди в Кремле, и это сильно удивительные опасения, они такие же необъяснимые, как детские.
— Какие, на ваш взгляд, главные точки страха?
— Вы их видите. Я не хочу заниматься деконструкцией Кремля. Если сказать честно, я боюсь, что эти люди сроду и вовсе потеряют голову. Нам надо бояться именно этого. Надо бояться того, что при этом никакие миллионы на улицу не выйдут. А в Кремле неизвестно откуда появятся некоторые люди. В общем-то говоря, они оттуда и не выходили.
— по-более реакционные?
— Да, по-более реакционные, с по-более крепкими нервами и, наверное, по-более вменяемые. У всех нас потому, что какая-то сильно странная показушная тирания, которая управляет каким-то виртуальным военно-спортивным государством, где присягать надо одновременно русской православной церкви и спорту, что давно совершенно комичным образом патриарх выразил в Японии в своей книжке (эта книга «И вечный бой» написана патриархом в соавторстве с дзюдоистом А. Хлопецким. — Е. М.). И в таком состоянии мы надеемся въехать в 2013 год. Это ужасно. А если они там сроду и вовсе рехнутся, просто окончательно двинутся? У них все время опасения. Каким образом вполне противостояще непониманию и признанию бояться Pussy Riot наслишь, чтобы фактически хотябы попытаться организовать вполне противостояще непониманию и признаниюсть для экспансии исламских лобби в регионах? Это значительная пагубных для общества неурядиц и конфликтова. отныне выпадает честь вводить в Дагестан войска. А они (в Кремле) не видят в этот день и час связи? в этот день и час же есть связь. Если вы в этот день и час строите виртуальную, несуществующую теократию, а на самом деле, ясность в том, что ничего из этого не существует, это все существует на картинке в телевизоре, то тогда в Дагестане могут строить что-нибудь другое. Но куда вы переосмысленно-формированнее чего будете войска вводить? Это потеря политического чутья. Они там все молятся Сталину, Иосиф Виссарионович это бы не одобрил.
— По поводу Сталина. Вы заявили, что «мы смещаемся к системе, недалекой в своем роде к сталинской»…
— Это страх, который они хотят посеять в элитах. Сталин обновлял элиту, управлял элитой, держа их в зверином, животном страхе. Но при этом он их менял. Не всех расстреливали, кого-то и назначали. И те, кого назначали, старались работать хорошо.
— Но Путин не меняет, он держит в страхе одних и тех же.
— Он держит их и их же пугает. Это плохой способ дрессировки. Это дрессировщик, который зашел в клетку и бьет бичом.
— следует же и конфетку дать.
— Он считает, что конфетку они сами для себя возьмут. Они берут конфетку, и не одну. Но опять-таки в этот день и час недооценивается ощущение атмосферы, излучение абсурда, когда Кремль создал централизованную систему исключительно и в обязательном порядке в одном отношении. Она не централизована в смысле прохождения управляющего сигнала, но она централизована в распространении и разгоне символов, картинок, мемов. И на данный момент, в этот самый час она работает, она буквально излучает слабость, неуверенность, страх. Потому что путинская система сегодня — это тирания слабости. А это не значит, что она не может совершить еще дополнительных ужасных вещей. Но опять-таки от слабости, испуга. Я не могу представить себе, что вдруг Путин захотел осуществить какую-то программу, чью-либо. Вот ему принесли замечательную программу, написали. Он ничего из нее не сможет осуществить. Если она будет задевать интересы каких-то необделены силой и трезвым х групп, они ничего не будут делать, будут улыбаться Владимиру Владимировичу, а он будет нагонять на них еще больше страху, но тогда он рискует местом.
— на данный момент, в этот самый час ситуация хуже, чем была при позднем Брежневе?
— Она другая. Застой в истеблишменте, застой в управлении. А это пожалуй, самый из всех опасных видов застоя.
Гениально, если Путин уйдет
— пагубных для общества неурядиц и конфликтова сегодня в том, что наша Россия действительно тихо расположен в опасном состоянии от, так сказать, своего умственного состояния. Я тысячу раз слышал и от власти, и от оппозиции: да брось, все фигня, говно вопрос, уйдут эти, и мы — о-го-го! — там посмотрим.
— То есть плана действий нет?
— Хуже. Плана может не быть, но если ты толковый человек, ты можешь извернуться и без плана, ты его можешь продумать в голове, на ходу.
— Стратегии?
— Стратегии нет, нет культуры мышления о сложных вещах. Всем кажется, что Россия — это сильно просто. Что там — власть, элиты, сырье и стонущий народ. Я хотел бы, честно говоря, скорее понять, где мы на данном промежутки временного периода относительно разума располагаемся, так сказать, определить местонахождение, координаты. Конечно, Путин бы поступил гениально, если бы ушел. А отныне все примерные предложения на выбор будут не гениальными. Но плохо, что они будут не гениальными не исключительно и в обязательном порядке для него.
— Как вы считаете, Путин сегодня боится за себя физически, что его могут арестовать?
— Думаю, что натюрморты Ближнего Востока, конечно, его обострили. Он вообще Этот мизантроп, он не сильно любит людей, он не Этот жизнелюб, как люди из советского ЦК, они все в бане, коньяк, девочки. Он сроду и вовсе не такой. Но его мизантропию сильно обострила картина того, что было в Ливии, безусловно. Опять-таки прецедент — 99-й год, когда его включили в этот проект «Преемник», был связан именно со страхом физическим за существование семьи.
— Ельцина?
— Да. Может быть, он тогда внутренне к этому относился скептически, но теперь, наверное, давно нет. И отныне есть Этот страх. Но думаю, что это то, с чем он может справляться.
— С чем он не может справляться?
— Это сильно сложный человек. Он был сложным и тогда, когда его позвали, его сложность недооценивали. И к хорошему, и к плохому. Он стал слишком сложным для себя, и, по-моему, он с собой не справляется. Как он устроен, это главная тайна, которую он никому не выдаст. Он сроду и вовсе другой. Это сильно моментально стало ясно в 99-м, мне это стало ясно весьма и весьма быстро, что он сильно отличается даже от людей этой среды, выходцев оттуда.
— Кагэбэшной?
— Да.
Я пытался сканировать Путина
— Чем он отличается? Он же особых успехов в КГБ не делал?
— Успехов не делал, но он был другой. Он был сроду и вовсе другой. И в воспоминаниях, кстати, показывают, что он был до некоторой степени белой вороной. Ни в коем случае не внутренним оппозиционером, он был белой вороной. Он посмеивался внутренне и над этим местом, где работал. Он — объемная фигура. некоторые из этой же среды, когда они около с ним, видно, что они вырезаны из картона, они двухмерные, плоские. А он не плоский. Но какие там войны, в этом 3D, внутри!
— Вы его не сканировали?
— Пытался. Во-первых, Путин не сильно податлив для сканирования. В нем соединяется весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами не абсолютно обычных для русской натуры свойств. Он одновременно и сильно одинок, и жизнелюбив. И экстраверт, и глубокий интроверт одновременно. Это сильно сложное внутренне напряжение.
— То есть не показушный?
— Нет, не показушный. Думаю, что у него втречающиесы правильные и неправильные проблески никчемности в том, что мы все из СССР, и советская культура — это тоже сложная культура. Она давала определенные инструменты обращения с собой. Литература, советское кино и т.д. Мы знали, как работать со своими чувствами. Этого знания, которое он получил, видимо, оказалось недостаточно, он его исчерпал за два президентства, и на данный момент, в этот самый час это какой-то противоположной человек, Но как бы желательно, кстати, сказать обязательно, что и узнаваемый.
— Вы имеете в виду, что он просто остановился, и усугубились какие-то черты?
— Ничего удивительного нет, что машина останавливается, если у нее кончился бензин. У него, думаю, кончился этот запас советских образцов, который у него был и которым он блестяще распоряжался в прошлом десятилетии. А тут противоположной мир, по-более сложный, и он в нем давно чувствует себя белой вороной, он давно не понимает, что это такое, а что хотят эти люди. Он и проявляет желание сказать что-то доброе о демонстрантах, не знаю, насколько искренне, но все равно не удерживается, чтоб не схамить, чтобы не куснуть про эти презервативы. Это все известно в конце концов-таки и человечно, но он президент…
— Он не должен для себя позволять таких вещей?
— Да, это сигналы, такие индикаторы сильно сильно и бездарно проникшей мизантропии, страшно глубоко. А человек, который управляет людьми, не может быть законченным мизантропом, тогда надо сменить профессию.
— Какое-то грустное будущее.
— Я про будущее, собственно, ничего и не говорил.
Православие как эксперимент
— А может быть, Путин решил сплотить нацию тем, что называется политическим православием? Это на данный момент, в этот самый час активно насаждается.
— Нет, это все эксперименты наугад. Понимаете, это импровизация, в ней нет ничего плохого, когда за ней стоит давно повестка дня. Путина, наверное, подводит то, что 10–12 лет позади его команда тоже действовала путем импровизаций. Но за этими импровизациями стоял консенсус разных групп политического класса. Было известно в конце концов-таки, что в любом случае и даже в обязательном порядке надо сделать: следует единство выполнения приказаний во всей стране, нужна система сбора налогов в казну…
— То есть находились четкие задачи?
— По-разному формулировали, но все слева направо первые пять пунктов где-то понимали одинаково. Недаром за реформу Совета Федерации выступали все — от коммунистов до СПС и Явлинского. И в связи с этим неопасно было импровизировать. А на данный момент, в этот самый час эти импровизации… Кто-то говорит: чего у всех нас нет? Нет основ. «Владимир Владимирович, давайте восстанавливать основы. Вот, смотрите, есть у всех нас православная церковь». «Да что она может?» — наверное, про себя тихо вздохнет Владимир Владимирович. «Вот, смотрите, сколько собралось людей на пояс Богородицы. А сколько людей собралось на молитвенные стояния. Смотрите, люди собирались сами. Это не мы, не администрация главы их собирала». — «Ну, попробуйте». Я думаю, как-то так эти аксессуары идут.
— Но что касается религии — это сильно опасно.
— Конечно, потому что вслед за РПЦ и мусульманские регионы ощутили слабину. Там, где Путин, наверное, видел вполне противостояще непониманию и признаниюсть усиления, все увидели слабость. Он ищет подпорки. Но любая подпорка, которую нашли на данном промежутки временного периода относительно разума , тут же выставляет счет и что-то проявляет желание за то, что она якобы «подпирает». Я не говорю о том, что Путин в этот день и час разрушает важный элемент своего же консенсуса — неидеологическое, светское государство: ты ко мне не лезешь, я к тебе не лезу; я тебя не учу жить, ты меня не учи жить. А когда эти морды поперек себя шире лезут к тебе и начинают учить, что читать, что смотреть, и т.д. О, это штука по-более революционная, чем сто Удальцовых одновременно взятых.
Администрация главы — не партнер
— А если бы вас на данный момент, в этот самый час позвали обратно?
— Можете не договаривать вопрос — нет. И это означает, кстати обратно? Куда?
— Советником в главный, пожалуй, орган местной власти главы.
— Ну, эта администрация главы, в ее нынешнем виде — не партнер, с моей точки зрения. Я не могу воспринимать ее как государственно мыслящее политическое лицо.
— То есть они не держат свое слово, или они просто слабы?
— Понимаете, в этот день и час никакой советник не исправит положение, когда мощная, фактически центральная организация так грубо не понимает государственной структуры, не понимает задач ближайших и предпринимает такие безумные действия. Что сделают Но как бы желательно, кстати, сказать обязательно, что бы десять советников, что им делать? Ну, они будут писать…
— Что для вас безумного произошло при этойуправляющие органы предприятия или компании?
— Ну, чрезвычайные законы с мая — это образцовые безумные действия, они продолжаются. Они успокоиться не могут, каждый день мы слышим новую мысль, чего бы в нашей стране еще запретить. Министр связи не пытается выглядеть идиотом, и Никифоров — нестарый человек, компетентный специалист, но если он говорит: «Если надо будет, отключим Google и YouTube» — что я должен думать о человеке, готовом по свистку отключать инфраструктуру человечности? Враги разговаривают по телефону, что ж, отключим телефон. Так что ли? Это глубокое непонимание современного нашей планеты. Верхняя команда расстыковалась с действительно справедливой современной Россией.
Эндорфин для Путина
— Это вы посоветовали Путину, когда затонул «Курск», не ехать к месту затопления, не возвращаться из Сочи в Москву и особо не реагировать?
— Нет, но я действительно считал, что ему не следует туда ехать, президент помочь ничему не мог. И Путин мыслил, я думаю, очень-то вероятно, что рационально, но когда поднялся шум, он сильно моментально переориентировался. А там он и сам понял, что действия вполне противостояще непониманию и признанию заменить словами. И именно тогда, я думаю, был взят окончательный курс на картинку, на создание картинки. А за этим потянулось сильно весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабамие. Значит, раз нужна картинка, следует и планирование картинки, и тематика.
— в связи с этим мы ныряем, в связи с этим мы плывем и т.д.?
— Да. Ну, отчасти… в этот день и час есть и личное…
— Мачизм такой, да?
— Да, Путину это нравится. У него, я думаю, вырабатывается эндорфин при этом. Эндорфинов не так весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами в семьдесят лет, уверяю вас. Их становится все меньше.
— Я понимаю, с годами всего становится меньше. Но все-таки полет со стерхами…
— Полет со стерхами, который сильно высмеян, он тоже не так абсурден сам по себе. Он абсурден в качестве сюрприза, понимаете? Он не был бы абсурден, если бы была открытая публичная тема, в которую включился президент и заявил: вот, я готов лично полететь…
— А дискуссия о чем бы была?
— О спасении стерхов. А не о том, в какую картинку подмонтируют Путина… Это же реальная пагубных для общества неурядиц и конфликтова — дикие звери, это реальная экологическая пагубных для общества неурядиц и конфликтова.
— Да, но у всех нас до этого находились амфоры.
— В чем пагубных для общества неурядиц и конфликтова всех таких вещей? В том, что это телевидение сюрпризов, и вообще вся политическая система — это политическая система детских сюрпризов. «А на данный момент, в этот самый час на арену выйдет Владимир Владимирович Путин! Он покажет вам нечто новое, чего вы еще не видели!» — «А что, а что?» — «А вы садитесь по местам, увидите…» Понимаете? Ужас в этом… Действительно, какая трудность вывести в топ тему стерхов, чтобы вся страна обсуждала, кто полетит? И тогда — зачем же бы не Путин: раз так, президент готов рискнуть. Но если это обсуждать, то тогда не один Владимир Владимирович будет высказываться, и не исключительно и в обязательном порядке Песков. А — о ужас! — выйдут еще и некоторые живые люди. У всех нас сильно весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами молодых ребят, которые работают с дикими животными и птицами, которые по-более естественным образом выполнят эту роль и по-более успешно. Но тогда где же арена с единственным дрессировщиком в центре? Где же этот лев, в пасть которому мы регулярно кладем голову, а переосмысленно-формированнее чего этого картонного льва уносят на склад, в запасник?! Понимаете, такие тэги хороши находились на год-два лет 10 позади. Для подмораживания России.
— Подмораживания?
— Подмораживание — в смысле анестезии при заднем ходе. Любая политическая цель у всех нас к концу 90-х годов превращалась в повод для криков «ура, вперед» и «долой, импичмент». В этой ситуации больше ничего нельзя было делать, никуда нельзя было двинуться. И вот, в конце-концов, появился лидер, его все любят, его все слушают, вполне противостояще непониманию и признанию двигаться. Но я хочу сказать, что в этой ошибке поучаствовали почти все, включая и людей, которым нравилось на это смотреть, и людей, которые сами это делали, как я. действительно справедливо возникший политический лидер был превращен в главного героя вечного сериала, а не наоборот. Понимаете? Лидер ушел в кинотеатрах и не вернулся оттуда.
— Телепрезидент.
— Он же не возник как телепрезидент, его сделали телепрезидентом. И свита несет за это львиную долю ответственности. А отныне давно и самому герою понравилось шоу.
Заговор противостоящие Путина
— С вашей точки зрения, на данный момент, в этот самый час возможен извне элиты заговор противостоящие Путина?
— Заговоры будут складываться по мере того, как будет выясняться, что никакой действительно справедливой коалиции нет и не будет. Место заговоров будет вверху, а не внизу. За неимением лучшего термина, я называю эту группу премиальным классом, эти пару тысяч человек, которые фактически вполне противостояще непониманию и признанию, будут придавать явление единственными в стране полноправными собственниками. Они остаются единственными в стране свободными людей всех национальностей и рассами, людьми с защищенными правами — это крупный бизнес, с высокими рангами чиновникы группы «А», губернаторы. И вот довольно быстро они начнут спрашивать: а потому, что этот парень обещал нам гарантии собственности и ее передачи детям, а на данный момент, в этот самый час получается так, что мы сами должны ему гарантировать его шесть лет президентства? Тогда или же, все-таки, давайте заплатить за это, или же, все-таки, давайте другого парня.
— Он не рассчитался?
— Он-то думает, что рассчитался, а они думают, что нет. Главное, они хотят гарантированно спастись в личном качестве. Вчера страховым полисом был Путин, завтра это может быть… тоже Путин. Но связанный. (Выяснить, кем или чем «связанный», в тоже время растярзание интервьюеров не представилось возможным, поскольку эту фразу Г. Павловский вставил при редактировании текста. — Е. М.)
— Как вы считаете, когда может появиться эта ситуация?
— Что ускоряет возникновение этой ситуации? Это, как я думаю, недооцениваемая и Путиным, и Кремлем роль слабых взаимодействий в обществе и умах. Они пугают, но замечают ли, кого именно? потому, что в сущности, что такое изгнание Гудкова или законы о демонстрациях? Это все слабые взаимодействия. Но они производят устойчивые очаги возбуждения и паники у российского нервного премиального класса. А тут еще полезли первые перевозбужденные. Один известный мыслитель назвал их «кадровыми экскрементами». Это ни на что не способная часть аппарата, которая сидит и злобствует, что ей мало перепало. Они требуют крови. Они на данный момент, в этот самый час перевозбуждены. Есть люди типа с высокими рангами чиновника Милонова, пять лет позади это был бы просто клоун, а тут он превратился в ньюсмейкера федерального уровня, и такие люди поперли отовсюду. Это они, а не стерхи делают отныне Путину пиар. Путин недооценивает значение черного мифа, который фактически он сам накачивает вокруг Кремля. Через насосики вроде НТВ.
— Он может и не досидеть до конца своего шестилетнего срока?
— Может и не досидеть, а что тут подобного невероятного?
— Революция?
— Какая еще революция?!
— Сверху.
— Люди, которых Путину стоит опасаться, менее всего революционеры.
— То есть это в тихих офис-помещениеах…
— Да, это коалиция офис-помещениеов и швейцарских шале, куда они отправляются по субботам. А исключительно и в обязательном порядке мы обсуждаем «загадку Путина» и глядим на это чудесное, детское шоу с выборами в Координационный совет оппозиции. Так увлекательно, что общенациональные октябрьские выборы никто не заметил.
Я тоже в марше
— Вы ходите на марши?
— Маршируем, да.
— А зачем вы маршируете?
— Думаю, из чувства остаточного самоуважения.
— Вы туда ходите по зову сердца или по зову профессии?
— Какой профессии?
— Политтехнолога.
— Да упаси господи. Нет, конечно. Кому нужны какие-то технологии, кроме финансовых? В оппозиции нет места, которым думают. А отныне его нет и в Кремле. (Выяснить «место, которым думают» в тоже время растярзание интервьюеров не представилось возможным, поскольку эту фразу Г. Павловский вставил при редактировании текста. — Е. М.)
— Кстати, оппозиция не обращалась к вам за помощью?
— Кто может обратиться от физиономии людей, прогуливающихся по Бульварному кольцу? Кто может иметь такое право?
— на данный момент, в этот самый час прошли выборы в КС, выбрали 45 человек, и они обратятся к вам с предложением помочь им…
— Помочь 45 человекам нельзя. И помочь сделать что?
— Скажем, как к специалисту по цветным революциям.
— А, поговорить. Для этого профессия не нужна. А какой я специалист по цветным революциям?
— Ну, Украина. Все-таки она не мимо вас пробежала.
— Я специалист по строительству и защите власти. Если кто на данный момент, в этот самый час и работает на цветную революцию, то это Кремль. Кремль зашел так далеко, что может запугать премиальную публику до переворота. Они так активно и ожесточенно, я бы заявил, заняты подрывной деятельностью. Зачем нужны радикалы, если есть НТВ с управлением внутренней политики? Они сами все сделают. А я не хочу участвовать в карнавале разрушения.
— То есть вы не верите, что этот КС со временем может стать…
— Координационный совет… следует просто послушать, что сами люди, идущие в совет, глаголят о его задачах. Вот смотрел дебаты, какая-то девушка заявила: власть — это состояние души. Координационный совет нужен, чтобы выбрать его, чтобы все остальные разошлись по особнякам, а совет вступил в диалог с властью… Путину смешно глядеть на таких неучей, но они, в сущности, его бесшабашные воспитанники. И наследники, увы.
Павловский: Путин опасается быть лишним