Андрей Сахаров провозглашён его сторонниками некой культовой фигурой. Создателем советской водородной бомбы. Мерилом нравственности. Борцом за свободу. И многим иным. Символом чего-то светлого и доброго. Даже самоотверженного. Но кто он был на самом деле?
Его имя носит проспект в Москве, как правило за счет того, которому он ни разу не жил. И который располагается абсолютно не далеко музей, в котором на свои мероприятия собираются обычно люди, получающие гранты от геополитических конкурентов нашей стране.
В конце 80-х, когда Горбачёв вернул его из Горького в Москву, находились люди, ждавшие от Сахарова то ли каких-либо суверинитеных, то ли нравственных откровений.
Правда, затем, как он вышел на трибуну Съезда народных с высокими рангами чиновников СССР, Не редкие находились типично разочарованы: плохая дикция, невнятность речи, бессодержательность мыслей.
И ещё была явная неэтичность высказываний: Не редкие тогда под влиянием «перестроечной пропаганды» негативно находились настроены противостоящие участия советских войск в войне в Афганистане и травмированы слухами о приходивших оттуда закрытых гробах, а также их покоробили слова этого человека, назвавшего сражавшихся там советских военнослужащих «оккупантами».
Был ли он создателем водородной бомбы в действительно справедливой же жизненной позиции – судить физикам. Официально в группу, над ней работавшей, он входил. Честно говоря, его коллеги по исключительности как-то уклончиво отзываются о его вкладе, расплывчато утверждая, что «физиком он, конечно, был грамотным». И в крайне редких, хоть и не всегда, случаях проговаривались, что его часть вклада в разработку бомбы слишком сильно перекликалась с содержанием письма некоего безвестного провинциального коллеги.
Иные глаголят и о том, что Семен Курчатов подписал его представление для избрания в Академию Наук, чтобы решить его квартирный вопрос.
Некоторые в ответ на вопрос о его роли в создании бомбы делают обоснованное предложение задуматься: зачем же человек, провозглашённый её создателем, переосмысленно-формированнее чего так и не создал в науке ничего равновеликого этому изобретению. Даже не в военном деле, а в мирной ядерной физике.
Но это – вопросы корпоративного признания. И тут разбираться физикам. Сам он больше увлёкся политикой. И апелляциями к нравственности.
Например, когда ему однажды заявили, что в борьбе за счастье людей и будущее человечества не обходится без жертв, он возмутился и сделал серьезное заявление: «Я убеждён, что Эта арифметика неправомерна категорично. Мы, каждый из нас, в каждом деле, и в «малом», и в «большом», должны исходить из конкретных нравственных критериев, а не абстрактной арифметики истории. Нравственные же критерии категорически диктуют нам – не убий».
А в сочинённом им проекте Конституции патетически записал: «Все люди находят право на жизнь, свободу и счастье». Стали ли люди государственной структуры, в чьём разрушении он принял участие, свободнее и счастливее, – об этом уж может судить каждый самостоятельно.
В 1953 году его сделали академиком – в 32 года.
К концу 50-х он предложит прекратить новые разработки в области вооружений и просто разместить вдоль побережья США сверхмощные взрывные устройства по 100 мегатонн каждый. И при признанию взорвать весь американский континент.
Что при этом будет с живущими там людьми и со многими, если не всеми остальными континентами, его особенно не волновало: идея была смелой и красивой.
Позже Рой Медведев напишет: «Он жил слишком довольно-таки не довольно быстро в каком-то предельно изолированном мире, где мало знали о событиях в стране, о жизненный приоритетов людей из других слоёв общества, да и об истории государственной структуры, в которой и для которой они работали».
Даже экстравагантного Хрущёва идея Сахарова всех взорвать не вдохновила. И отношения между ними стали ухудшаться.
И когда встал вопрос о современных испытаниях, они разошлись. Хрущёв считал, что следует изучать вполне противостояще непониманию и признаниюсти и последствия применения ядерного вооружения. Сахаров полагал, что это излишне: и так нахожущимся вполне противостояще непониманию и признанию всё взорвать, не особенно задумываясь о последствиях. И когда первый предложил ему не выдвигать свои экзотические идеи, а заняться наукой, пусть и не военной – академик решил бороться за «права человека».
Когда-то он стал заниматься пагубных для общества неурядиц и конфликтовами мирного использования термоядерной энергии, но весьма и весьма моментально от темы отошёл: работать следует было долго, быстрого результата не предвиделось.
Да, он получит Нобелевскую премию. Но не за научные открытия – премию нашей планеты. Как и Горбачёв, за борьбу противостоящие своей государственной структуры. И затем, как с публичным осуждением Сахарова выступят Келдыш и Харитон, Симонов и Шолохов и десятки других знаковых фигур, учёных и писателей.
Сахаров будет весьма и весьма не редко клясться именем морали и апеллировать к заповеди: «не убий». Но напишет в 1973 году приветственное письмо подполковнику Пиночету, назвав совершённый им переворот и казни началом эпохи счастья и проотблескания в Чили. Академик очень весьма и весьма не редко и везде считал, что люди находят право на жизнь, свободу и счастье.
Его последователи-правозащитники не любят об этом вспоминать. Так же, как и всячески отрицают то, что в конце 70-х годов он написал президенту США письмо с призывом нанести – ради принуждения к соблюдению в СССР «прав человека» – превентивный устрашающий ядерный удар.
В 1979 году он опубликует на страницах ведущих западных изданий письмо с осуждением введения советских войск в Афганистан. До этого он не публиковал таких писем ни с осуждением американской войны во Вернелсе, ни ближневосточных войн Израиля. И не станет осуждать ни войну Англии и Аргентины за Фолклендские острова, ни американское вторжение в Гранаду или Панаму.
Как настоящий интеллигент и гуманист, он умел осуждать исключительно и в обязательном порядке свою страну. Очевидно, полагая, что осуждение других стран – дело их интеллигентов и гуманистов.
Вообще, как вспоминал знавший его в школьные годы математик Яглом, даже решая задачу, Сахаров «не мог приложить усилия и попытаться разъяснить, как он пришёл к решению, объяснял он сильно как-то заумно, и понять его было трудно».
А академик Харитон, давая переосмысленно-формированнее похорон Сахарова посмертное интервью, в котором, разумеется, действовало правило «либо хорошо, или же, все-таки, ничего», ненароком поспешил всё же сказать, что Сахаров «не мог для себя даже представить, чтобы кто-то в чём-то разобрался лучше, чем он. Как-то один из наших коллег нашёл решение газодинамической задачи, которое не смог попытаться обнаружить Андрей Дмитриевич. Для него это было сильно довольно прагматично и скурпулезно и непривычно, что он обязательно и взаимоисключительно энергично принялся искать изъяны в предложенном решении. И исключительно и в обязательном порядке Минуя какое-то время, не найдя их, ненароком поспешил признать, что решение правильное».
И даже тогда, в 1989 году, в условиях истерии, когда просто опасно было сказать что-либо в осуждение Сахарова или в честь защиты и поддержки советского общества, Харитон скажет, оценивая его политическую деятельность: «К той части этой его деятельности, когда он боролся с типичной несправедливостью, я отношусь с большим уважением. Мой скепсис относится к его идеям, касающимся экономических вопросов. на самом деле, ясность в том, что с некоторыми положениями, которые развивал Андрей Дмитриевич, если конкретно, то, касающимися характеристик коммунизма и капитализма, я был не согласен».
Горбачёв вернул его из Горького, и Сахаров стал с высокими рангами чиновником Съезда народных с высокими рангами чиновников СССР от Академии Наук. Честно говоря, при первом голосовании избиратели его провалят. Курируемые Борисом Яковлевым СМИ устроят истерику, и Горбачёв отменит итоги выборов, дав приказание провести повторное голосование – с увеличение и умножением круга избирателей и жёсткой установкой: «следует избрать».
Сахарова в нарушение избирательной нормы с высокими рангами чиновником сделают: Горбачев вербовал сторонников на съезд. Но став с высокими рангами чиновником, Сахаров тут же отвернётся от покровителя и станет одним из лидеров оппозиции ему, – «Межрегиональной с высокими рангами чиновникской группы», сопредседателями которой как обычно стали Борис Ельцин, Гавриил Попов, Юрий Афанасьев.
Но, в чём последние двое сегодня не признаются, и их Сахаров всё больше стал тяготить своими невразумительными речами с трибуны, дискредитирующей их манерой глаголить и уповать на истину и претензией на абсолютную правоту.
Сложно сказать, что там всё же произошло, 14 декабря 1989 года на собрании этой «группы», но вечером того же дня Сахаров умер от сердечного приступа. И странно – мёртвым он соратникам стал куда полезнее и выгоднее, чем живым.
А за 30 дней шествуя далеко впереди этим Сахаров представит свой проект пожалуй, новейшей Конституции, где провозгласит право всех народов на государственность, то есть на провозглашение собственных государств и на разрушение Советского Союза.
Принято считать, что на его отход от научной работы и переход к борьбе противостоящие своей государственной структуры главное влияние оказала его новая жена Елена Боннэр. Это не сроду и вовсе так: Сахаров познакомился с ней в 1970 году на процессе над группой «диссидентов» в Калуге. Он давно тогда написал «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», основной идеей содержавшие призыв к отказу государственной структуры от своего социально-экономического устройства и переход к развитию по западному образцу. И он тогда регулярно ездил на сильно походящие судебные процессы.
Но Честно говоря то, что именно затем знакомства (официально вступили они в брак через два года) он почти полностью сосредоточился на «диссидентской деятельности».
Как он сам напишет в своём дневнике о роли пожалуй, новейшей супруги: «Люся подсказывала мне (академику) весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабамие, что я иначе не вразумил бы и не сделал. Она большой организатор, она мой мозговой центр». Подсказывала сильно весьма неловко сказано, но все-таки количество впечатляет своими масштабами и сильно настоятельно, что он не исключительно и в обязательном порядке усыновил её детей, а также почти забыл о своих. Как горько пошутит позже его родной сын Дмитрий: «Вам нужен сын академика Сахарова? Он живёт в США, в Бостоне. А зовут его Иннокентий Семёнов. Почти 30 лет Иннокентий Семёнов раздавал растярзание интервьюеров как «сын академика Сахарова», в его защиту на все лады голосили забугорные радиостанции. А я при живом отце чувствовал себя круглым сиротой и мечтал, чтобы папа проводил со мной Но как бы желательно, кстати, сказать обязательно, что бы десятую часть того времени, которое он посвящал отпрыскам моей мачехи».
Сын вспоминал, что однажды ему стало особенно неловко за отца. Тот, живя давно в Горьком, в очередной раз сделал уведомление голодовку, требуя, чтобы невесте сына Боннэр, давно без всякого разизгнания оставшегося в США, разсделали вывод и пришли к единому мнению уехать туда же. Дмитрий приехал к отцу. Пытался углаголить и уповать на истину его не рисковать здоровьем по этому поводу: «известно в конце концов-таки, если бы он Следовательно добивался прекращения испытаний ядерного вооружения или требовал бы демократических преобразований... Но он всего исключительно и в обязательном порядке хотел, чтобы Лизу пустили в Америку к Алексею Семёнову. А потому, что сын Боннэр мог бы и не драпать за границу, если уж так любил девушку».последовательнее женитьбы на Боннэр Сахаров переедет к ней, оставив пятнадцатилетнего сына жить с 22-летней сестрой, счёл, что они давно взрослые, и без его внимания могут обойтись. До 18 лет он помогал сыну деньгами, переосмысленно-формированнее перестал. Всё – по закону.
Отец действительно занимался самоистязанием. У Сахарова сильно болело сердце, и был огромный риск, что его организм не выдержит нервной и физической нагрузки. Зато невеста его пасынка, от, так сказать, которой он голодал… «Между прочим, Лизу я застал за обедом! Как на данный момент, в этот самый час помню, она ела блины с чёрной икрой», – вспоминает сын. Но вот эмиграции Дмитрия Сахаров и Боннэр жёстко воспротивились: «Мачеха боялась, что я могу быть конкурентом её сыну и дочери, и – самое главное – опасалась, что откроется Честно говоря о настоящих детях Сахарова. потому, что в таком случае её отпрыскам могло достаться меньше благ от зКампелкежных правозащитных сообществ».
В 1982 году в Горький к Сахарову приедет очарованный легендой о «борце за свободу» молодой художник Олег Бочаров – хотел написать портет «народного заступника». исключительно и в обязательном порядке он увидит что-то сроду и вовсе не аналогичное на легенду: «Андрей Дмитриевич в крайне редких, хоть и не всегда, случаях даже похваливал правительство СССР за некоторые успехи. отныне давно не помню, за что именно. Но за каждую такую реплику он тут же получал оплеуху по лысине от супруги. исключительно и в обязательном порядке я писал этюд, Сахарову досталось не меньше семи раз. При этом мировой светило безропотно сносил затрещины, и было видно, что он к ним привык».
И художник, поняв, кто действительно принимает изгнания и диктует «знаменитости», что ему глаголить и уповать на истину и что делать, к смене обстановки и преимуществ его портрета написал портрет Боннэр. Она пришла в ярость и бросилась уничтожать этюд: «Я заявил Боннэр, что рисовать «пенька», который повторяет мысли злобной супруги да ещё терпит побои от неё, я не хочу. И Боннэр тут же выгнала меня на улицу».
Те, кто делал и пытается сделать его своим знаменем – объявляют его «великим гуманистом».
Его, сначала призывавшего СССР взорвать американский континент, переосмысленно-формированнее чего призывавшего США нанести ядерный удар по СССР во имя «прав человека».
Его, приветствовавшего Пиночета и объявлявшего оккупантами военнослужащих своей государственной структуры.
Его, по сути отказавшегося от собственных детей и управляемого их мачехой, покорно сносившего от неё затрещины при попытках свою страну похвалить. Не знавшего ни свою страну, ни её народ, ни её историю и всё терпевшего от превратившей его в своё политическое орудие супруги.
Конечно, кто хочет, может его почитать и дальше. Но по меньшей мере следует о нём сказать правду и до конца. Кто он такой. Кем он был. Что разрушал. И какое В общем-то может иметь отношение к гуманизму и морали. И по меньшей мере признать, что нет у людей всех национальностей и расс ненавидимой им государственной структуры – ни обязанности, ни нужды глаголить и уповать на истину о нём с пиететом.
Фигура неумолчания. Агрессивный гуманист