Тема: Розанов на ярмарке

Что такое чужая книжная полка для читателей старой закалки молодым понять трудно. Когда-то по ней узнавали человека, составляли мнение, которое оставалось за ним на всю жизнь.

Сказать, например, что у господина N все полки и шкафы забиты православной литературой, значило определить его как верующего.

Если же он начинал сопротивляться и говорить что это не так, его не слушали. К чему его уверения в верности идеалам науки, когда у него авва Дорофей под подушкой лежит? Пройдет год-другой, он понемногу сам себя осознает и уйдет бродить по монастырям и скитам.

Книжная полка – это неизбежное будущее человека, от которого ему просто так не отвертеться. И изменить его можно одним путём: выкинуть старые книги и накупить новых. Здесь, правда, есть небольшая тонкость, о которой сейчас мало вспоминают. Современный читатель меняет один набор текстов на другой, несколько раз кликнув мышью по нужным ссылкам. Переход от книжных полок черносотенного милитариста к библиотеке кришнаита займет не больше четверти часа.

В докомпьютерные времена все было совсем не так. Текст в те времена – это материальная вещь, которая обладает осязаемым весом. Более того, когда этих вещей слишком много, сдвинуть их с места сможет разве что штангист тяжеловес, не меньше. Смена книжной диеты была сопряжена с утомительными физическими усилиями, которые могли в прямом смысле слова подорвать здоровье. Поэтому библиофил всегда был немного спортсменом и немного грузчиком. Всё это к тому, что переход от одного идейного лагеря к другому был крайне тяжел. В буквальном смысле слова. И если личная библиотека уже возникала, то, скорей всего, это случалось с человеком навсегда. Отсюда, вероятно, и берет начало страстный интерес к книжным полкам друг друга.

Для лишней наглядности можно привести пример из дореволюционной жизни. Вот философ Николай Лосский приглашает к себе в гости публициста Василия Розанова. Оба героя уже давно не молоды, в летах, оба с громким литературным именами и признанием со стороны коллег. Время еще такое, что светский этикет строго соблюдался. Чтобы войти в дом, сперва нужно было доложить о своем приходе через дворецкого. Потом подождать некоторое время в гостиной, любуясь портретами предков и родовыми регалиями. И только уже после, пожав руки и обменявшись любезностями, можно было перейти к разговору на интересующие темы. О допуске в фамильную библиотеку и речи быть не могло. Открыть её для постороннего человека значило бы почти то же самое, что показать и себя и своих родителей до седьмого колена как они есть, без одёжки.

Вот, к примеру, найдется в книгах прадеда, служившего при дворе Николая I, томик Макиавелли или Светония и всё станет ясно про него. Или вдруг отыщется у его жены, немки по происхождению, потертое издание Якова Бёме и тоже все поймется. Муж, значит, был дворцовым карьеристом, а жена бегала от его цинизма в мистику и набожность. Такие вещи принято скрывать от посторонних: уж слишком они интимные, нутряные.

И вот Розанов подходит к дому Лосского, чтобы познакомиться, и, по возможности, понять, что за человек перед ним. Немного подумав у входа, он с разбегу врывается в прихожую, взлетает по лестнице и наперегонки со слугой бежит к кабинету. Потом резко распахивает дверь, подбегает к столу и выхватывает у Лосского книгу. Быстро читает название, отдает обратно, бросается к полкам и начинает жадно просматривать том за томом. Николай Васильевич от такого поведения в шоке, зато Розанов уже через десять минут точно знал философа лучше, чем его близкие.

А что бы он сделал сейчас, когда рынок вменяемой книжной продукции потихоньку перебирается на электронные носители? Скорее всего, Розанов размышлял бы примерно так: раз книг все меньше, значит, их будут продавать по бросовым ценам на ярмарках. Покупая здесь тяжелый, неудобный кирпич в пятьсот страниц читатель серьёзно обременяет себя. Поэтому всё, что он будет нести отсюда в тяжелых сумках – это для него вечная ценность и свет невечерний под одной обложкой. И, самое главное, раз книг этих не так много, то за один день легко можно составить мнение о настроениях среди читателей. Для Василия Васильевича Розанова немаловажно было бы и то, что дверей при этом ломать не надо и от дворни через забор прыгать тоже не придется. Всё, что нужно, само лежит на лотках и люди сами просят обратить на них внимание.

Проходивший в ЦДХ с 11 по 13 июня очередной московский книжный фестиваль в этом отношении оказался на редкость показательным. Стало гораздо меньше научных издательств, но не за счет общего сокращения участников, а из-за замены их другими "игроками". Вместо научной литературы лежат горы дорогих детских книжек, с пышным оформлением искусствоведческих альбомов. Между ними располагаются многочисленные издания талмудических трактатов и дневники выживших в нацистских лагерях смерти. В самом центре ярмарки стоит стенд какого-то странного "Издательства Ганга", торгующего переводами сатаниста Алистера Кроули и его последователей. Чтобы сказал по этому поводу Василий Васильевич? Скорей всего, крестясь и охая, он бы начал паковать чемоданы в Троице-Сергиеву лавру, чтобы как можно скорее убраться прочь из Москвы. Архаика Талмуда, наложенная на славянский злобный инфантилизм и нордический культ Люцифера в скором времени будет рождать чудовищ. Это дело времени, как и вообще всё в мире литературы с философским уклоном. Начни читать Гегеля – станешь государственником, перейдешь на протопопа Аввакума – скроешься от мира в лесах. Какие сказки начнут оживать после этой выставки неизвестно, но православные уже запасаются осиновыми колами и святой водой.

Максим ГОРЮНОВ