Одним из важнейших составляющих устного исторического источника является наличие в них образов прошлого. П. Рикёр указывал, что люди каждой эпохи создают свои образы прошлого, наполняя их собственными чаяниями, надеждами и страхами, собственными представлениями о добре и зле, о том, чем следует гордиться и по отношению к чему следует испытывать раскаяние [4, с. 72-86].
Анализ образов позволяет отойти от схематизированности «большой» науки («макроистории»), которая так не удовлетворяет современное общество и исследователей. Это особенно правомерно применительно к обобщенным образам, созданным коллективной памятью. Любая попытка историков вогнать исторический процесс в методологические схемы (в советский период — марксизм-ленинизм) упрощает или искажает его. Кроме того, «знания о прошлом и образы прошлого, существующие в той или иной культуре, служат своеобразными зеркалами прошедшего времени", отражающими современность» [5, с. 29], что приводит историков к соблазну оценивать исторические явления, образы, процессы с позиций современности. Примером является попытка историков определить содержание социальных категорий «кулак» и «батрак (бедняк)». В советской историографии критерии кулачества как класса определялись идеологическими штампами, сформулированными в партийно-государственных директивах, в частности наличием механических орудий труда (что свидетельствовало о зажиточности), наемной рабочей силы (что трактовалось как эксплуатация) и т. д. Современные концепции социальной дифференциации в доколхозной деревне недалеко ушли от советской историографии
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
. Все права защищены.