Яков Федорович, ты знаешь моего отца?

Но в характеристиках отношений к односельчанам-кулакам идеологические «показатели» рассказчиками не осознались. Я. Ф. Серебрянников говорил: «Кооперация была у нас тут. Лавочка, раньше когда началась Куяча. Лавочку держал мужик Ворошин Михайло. Он крестьянин был. И товаришко был. А жил, где сейчас клуб стоит. Он умер, и у него остался сын. Он дожил до раскулачивания, и его давай клепать — сын кулака. Его расстреляли, а семью выгнали. А теперь его сын сейчас живой, Иван Архипович Ворошин. Парнишком был. Отца-то когда выгнали, потом он вырос, был на войне и решил хлопотать дом отца. Несколько раз ездил в Москву. Узнал, что отец расстрелян ни за что, ошибочно. Ему сказали, что дом возвратят. Приехал сюда и говорит: Яков Федорович, ты знаешь моего отца? — Да знаю. — В свидетели пойдешь? — Пойду. А этот дом сделался колхозным. Но дом так и не отсудили».

В современных оценках участников трудовых отношений в деревне в тот период агитпроповские характеристики неосознанно ставятся под сомнение. В частности, в трактовке наемного труда просматривается представление о совместном труде — и наемного работника, и хозяина. В качестве примера можно привести рассказ А. К. Дорофеевой, из семьи переселенцев (исчезнувшее село Сосновка) о раскулаченном Александре Карповиче Манькове, который «имел мельницу на р. Тишке, машину-молотягу и машину косилку-жнейку».