Всякое

Справедливости ради надо сказать, что роль комсомола и учкома (ученического комитета) в школе в те, довоенные, годы была значительная. Все общественные мероприятия — школьные вечера, соревнования, собрания учащихся, выставки, стенгазеты, выпуск литературных альманахов и др. — все это лежало на плечах комитетов этих двух организаций.

Закрепляло недоверие к местным советским управленцам и партийцам отсутствие у них крестьянского производственного опыта, который на первом этапе формирования советско-партийной номенклатуры в 1920-1930-е гг. был вторичен по сравнению с идеологической подкованностью молодых советских управленцев. Сопоставляя развитие крестьянской экономики с колхозно-совхозной, старожилы дают низкую оценку компетентности первых руководителей коллективных хозяйств.

Отечественная официальная история находилась в огромной зависимости от идеологической конъюнктуры, в соответствии с которой она за советский период переписывалась неоднократно. Очередная смена власти вела к пересмотру оценок и трактовок истории государства, действий власти, исторических портретов руководителей, их соратников и приближенных, которые являлись главными субъектами истории.

Главной сюжетной линией в биографических интервью советских колхозников стало чередование подъема и спада: «Вроде поднялись — тут...», «Опять вроде поднялись — тут...». Тот же Первутинский конкретизировал сущность каждого подъема и спада: «Сеяли пшеницу, просо, горох, лен, коноплю. Скота много не было. Овечек доходило до 400-500, коров - 150, свиноферма была, даже кроликов завозили, но недолго они были у нас.

Многие рассказчики при воспоминании о коллективизации выходят на тему голода 1932-1933 гг. Как говорил И. Е. Ундалов, «в 32-м году голод был, мать говорила: тебя в голодовку принесла"». Последствия голода раскрываются устными свидетельствами о гибели некоторых малонаселенных пунктов, в которых проживали раскулаченные крестьяне или бывшие заимочники, или крестьяне, не входившие в колхозы. Так, М. М. Раченкова связывала с голодом гибель д. Толмачихи: «Я родилась в Екатериновке. В детстве жила на заимке в Шишаях, замуж вышла в Толмачиху. Сначала она большая была, а когда голод был, все оттуда разъехались. Я когда замуж вышла в 33-м году, было там 7 дворов, а до голода было 20 домов».

Подобным примером являются образы, сформировавшиеся в советское время, когда характер интерпретации прошлого и смысловые акценты определялись нормами и ценностями советского государства. Большой отпечаток на представления советского поколения наложила идеологическая обработка сознания, в результате которой понятие «кулак» стало терять свой социальный статус и приобретало политическую окраску. Четко заметна, например, тенденция: чем ближе человек был к власти, тем «толще стекла идеологических очков, сквозь которые он видит события» 1930-х гг. [7, с. 12].

Повышенный интерес к социальной истории на современном этапе выразился в издательском буме, проведении многочисленных научных конференций и семинаров. Исследователи пытаются компенсировать упущения советской историографии. Нельзя отрицать, что социальная история имела значительное развитие в советское время, но ее возможности ограничивала монополия методологической теории о классах и классовой борьбе.

Пока я наблюдал за немцами, оценивал их силы (я не видел у них ни орудий, ни минометов, ни даже фаустов, хотя танковый шум не стихал), сделал вывод, что, кроме пехоты, здесь никого нет и, следовательно, мы в броневике никак не в худшем положении, но нужно действовать быстро, пока они не обнаружили нас в кустах.

—  Авхат, — крикнул я Салахову, - выводи броневичок на дорогу, разворачивай задом к шоссе.

Остатки высоких стен из добытого камня, ограда из колючей проволоки да огромное кладбище - печальные свидетели бывших когда-то здесь лагерей для политзаключенных, а позже военнопленных.

Как крепостные, стены лагерей, Колючей проволоки вязи, Да кладбище замученных людей, Да вышки неусыпных стражей. Вот все, что видел я в родном Давно забытом моем Спасске.

«Самостийность» и маломощность колхозов, высокая доля ручного труда способствовали тому, что работы в колхозном хозяйстве выполнялись всем взрослым населением, уравнивая и мужчин и женщин, пожилых и молодых. Как говорят информанты, «делали всё подряд», если посевная — все на поле, если сенокос — все на покосе и т. д.

В результате коллективизация, сопровождавшаяся ликвидацией индивидуальных крестьянских хозяйств, привела к уничтожению не только малодворных населенных пунктов — выселков, заимок, хуторов, но и многих многодворных деревень и сел. А раскулачивание вело к потере их населения, подрывало производительность и жизнеспособность многих алтайских сельских поселений.

Документы содержат данные о проводившихся в крае мероприятиях в связи с делом «врачей-вредителей». Первые обсуждения соответствующей публикации «Правды» сводились к «читке» материалов с выражением одобрения политики партии и правительства и осуждением арестованных врачей.

Так мы и наступали, пока не напоролись на немецкие танки. Ясно, что с несколькими противотанковыми гранатами, что были у нас, делать было нечего. Казалось, мы сделали все, что смогли. Ясна была нам и картина боя, можно было бы отправляться назад. Но как уехать, оставив в таком положении комбата?!

Но одно достоинство особенно мне нравится в Жукове, кроме, бесспорно, таланта военачальника, это — его принципиальность, прямота. Многим из нас ее как раз и не достает.

Когда читаешь некоторые статеечки некоторых писак о Жукове (таких, например, как профессора Мерцалов, или Тонин или Соколов), то диву даешься, как низко нужно пасть, чтобы извергать такие потоки грязи, оскорблений и просто выдумок о маршале.

Одна община имела большие массивы земли, обработку который сообразно необходимости обслуживали распределенные на его территории поселения. По опыту зарубежных стран начавшиеся процессы индустриализации и урбанизации закреплялись хуторским хозяйствованием.

Осмысление на современном этапе социальной функции исторической науки должно изменить пренебрежительное отношение «большой науки» к «устной истории», которая особенно социально «заряжена». Для оздоровления современного общественного климата недостаточно только политической реабилитации раскулаченных. Долг общества — услышать «голоса из прошлого», а науки — адекватно на них ответить. Именно об этом пишет классик устноисторических исследований П. Томпсон: «История в качестве одного из видов социальной деятельности существует только потому, что имеет некий смысл для ныне живущих людей» [6, с. б]. Для современного общества важен «голос прошлого».

30 августа 1814 г. для награждения всех участников кампании 1814 г., как офицеров, так и солдат, была учреждена медаль «За взятие Парижа». Но награждение ею «по дипломатическим соображениям» началось только 19 марта 1826 г. и продолжалось до 1 мая 1832 г. Имеются сведения Алтайского волостного правления, что из проживавших в волости отставных воинских нижних чинов имели право на получение медали унтер-офицер Минского пехотного полка Илья Сидоров (д. Сростинская, ныне с. Сростки Бийского района) и побывавший в плену у французов унтер-цейхвахтер213-го класса инженерного корпуса Василий Колотовкин (д. Верх-Каменская, ныне с. Алтайское, райцентр) [8, л. 185 об. - 186].

Обычно в наместничество входило несколько губерний.

Что это стоило нашей матушке-Родине, кто подсчитает?

Сейчас оправдывают генерала Власова, что, мол, он не изменял Родине, он изменил Сталину.

Но объективно он играл на руку фашизму, ему помогал в борьбе против нас. Если уж такие заклятые враги Советского Союза, как Черчилль и в меньшей степени Рузвельт, стали нашими союзниками и помогали нам в борьбе с фашизмом, то Власов, наоборот, помогал фашизму.

В прошлую войну не о солдате думал полководец, а о количестве солдат — в Ясско-Кишиневской операции нам

противостояло 900 тысяч вражеских солдат и офицеров! - и сражения давно уже стали выигрываться в основном числом, а не умением. В той же Ясско-Кишиневской операции мы превосходили противника: в людях - в 1,4 раза, в танках - в 4,5, в артиллерии - в 2 раза, а на решающих участках перевес был: в людях - в 4-8 раз, в артиллерии — в 11, в танках - в 6 раз. Где уж тут думать о судьбе каждого солдата.

Я услышал далекий протяжный голос команды: «Вперед, вперед!.. За Родину! Вперед! Ура-а!..» Густые цепи молодых ребят, одетых в солдатские шинели, двинулись, яростно и дружно крича: «Ура... а... а!..»

Я на мгновение задержался, делая вдох для очередного «залпа» своего «Ура!», и услышал раскатистый, несмолкаемый гром молодых глоток, периодами заглушавший автоматно-пулеметную стрельбу (сам кричишь - неслышно других, а вот когда смолкнешь!..).

И потом дали нашему колхозу название „Прогресс". Это уже было, когда нас присоединили к Михайловке. В 70-м году нас разорили, весь народ разъехался кто куда, сюда [Михайловка] человек 20 переехало... Предлагали, когда сливание было, чтобы все свои дома перевозили, но куда их везти, это же не так просто. Место там золотое, песочек, зелень, цветы.

Как показывают устные источники, возрождение идет с помощью сохранившейся коллективной памяти о прошлых святых ключах в местах, где они были, а не на новом месте. Примером являются сохранившиеся предания о Тихвинском женском монастыре под Бийском.

В частности, П. Ф. Запорожский в журнале «Коммунар» резко отозвался о «Бюллетенях» губстатбюро, объясняя их издание «своеобразным «ведомственным патриотизмом» и стремлением выслужиться перед центром (тоже ведомственным)» [16, с. 11]. Конкуренция со стороны сибирской и центральной прессы была невысокой (табл. 3.).

Территория кабинетского комплекса формировалась по мере проведения приписок.

В результате ранения я попал в полевой госпиталь и в свою разведроту, к сожалению, больше не вернулся.

Будучи потом в танковой разведке, и, почти совсем отвыкнув ходить пешком на далекие расстояния, я нередко вспоминал пехоту, над которой многие, особенно летчики и танкисты, иногда посмеивались: «Эй, пехота, не пыли...» Вспоминал я ее и благодарил. Благодарил искренне, от души: она меня сделала выносливым солдатом, она выработала терпение, умение переносить фронтовые тяготы и особое, присущее, пожалуй, только пехоте, чувство массового товарищества.