Статьи

С Виктором Белоусовым я разговаривала много. Непосредственный, славный парень. Из тех, кто размышляет над тем, что видит. Смущаясь беспорядком, показал свою клетушку, заваленную справочниками, схемами, инструментом. Свою гитару, к которой приделал электроусилитель. Свои пластинки: от Микаэла Таривердиева до Иоганна Себастьяна Баха. Заходили товарищи — и чувствовалось радушие этого неприхотливого дома, и то, что мать среди ребят не просто хозяйка — друг, человек, который не растратил в трудной своей жизни ни молодости, ни бодрости, ни веры. В день моего отъезда Виктор получил долгожданную повестку и был несказанно рад, что уходит на службу в армию.

В том-то и дело, что человеческий откровенный разговор возможен, когда есть чувство спокойной уверенности, что тебя захотят выслушать и понять. А уж это зависит от старших по чину, по возрасту, по положению. В том и была беда, что не мог Белоусов обратиться ни к мастеру, ни к начальнику — ни с вопросом, ни с сомнением, ни с просьбой. В школе — да, мог прийти к директору. Парень не робкий. А здесь — не хотел «возникать».

Антонина Егоровна вконец расстроилась: думала сыну помочь, а вышло как нельзя хуже. Кинулась в завком: велели написать письмо. Написала, передала. Нет ответа. Пошла в облпрофсовет. Только благодаря этому вмешательству, спустя месяц после бесплодного хождения матерей в отдел кадров, и заплатили, наконец, Белоусову положенные ему деньги. Что касается перевода Виктора в другой цех, ответили Антонине Егоровне, все сделано по закону: специальность та же. Но она рассудила по-своему: только-только Виктор освоился в цехе — хвать на другую работу. Начинай заново. А времени до армии — в обрез. И для производства нет выгоды, и парню — наказание. Получается: формально — да, правы. А по сути — черство, неразумно поступили.

Антонина Егоровна рассердилась на сына. На другой день встретила на улице мать другого подростка — Марию Павловну Сивко, работавшую санитаркой, и решили они вместе ехать на завод. Виктор Сивко принес домой двадцать восемь копеек.

Начальник отдела кадров сказал мне, что встретил матерей сочувственно и тут же, на месте, недоразумение разъяснилось: по вине мастера РСУ не были выписаны деньги за работу ребят на строительстве пионерлагеря. В январе деньги выдали.

Согласитесь, заманчиво противопоставить друг другу эти портреты: их несходство наглядно, как в детской сказке про хорошего мальчика и про плохого! Только хороший Виктор, проучившийся шесть лет в школе № 10, и плохой Белоусов, проработавший шесть месяцев на заводе, — это один человек. Откуда же столь разительное противоречие? Что произошло с парнем на заводе?

Не успевает папа войти в дом, как немедленно начинает выяснять у сына, какие у него отметки по алгебре и геометрии, хотя заведомо известно, что будь у него четверка, он и сам бы об этом с радостью сообщил. Мимоходом иронизируют за обедом по поводу девочки или мальчика, замеченных на улице с сыном иЛи дочерью, не видя, что одному из сидящих за столом больно.

Серьезные педагогические ошибки, грубая несправедливость, в сущности, редкое явление. Трения между семьей и учителем по большей части возникают из-за мелких взаимных недоразумений, из-за претензий без веского повода, и раздражение нарастает не столько из-за разногласий, сколько из-за формы их выражения. А все это в конечном счете наносит нравственный ущерб детям. И чем старше дети, тем больше требуется и от родителей, и от учителей, и от наставников взаимного такта, взаимной щепетильности и мудрости в суждениях друг о друге, умения отделить главное от мелочей, суеты, бытового сора.

Встретились по общему согласию. Утром в субботу собрались заместитель председателя комиссии по делам несовершеннолетних, заслуженный учитель республики, ответственный скеретарь комиссии, мать, Кира Федоровна и я. Казалось, за несколько месяцев, что прошли, стало уже ясно, что пора и остановиться. Что ^атери пора, наконец, самой искать путь к сердцу сына, а не скоропалительно вмешивать в щепетильный семейный конфликт чохом весь город. Что Кире Федоровне надо все-таки последовать разумным советам и оставить в покое мать и сына, в отношения которых она затесалась так самонадеянно, легкомысленно и эгоистично. Что и вику и беду никому теперь, кроме них самих, не расхлебать. И чем больше будут они упорствовать в ссоре, там хуже им обеим. И Игорю.

Вместо того чтобы стать другом, внимательным и заботливым советчиком повзрослевшего сына, она хотела быть его командиром и суровым пастырем. Вместо того чтобы исподволь, в неторопливых беседах убеждать его в том, что считала правильным и разумным, выслушивая его доводы, вникая в его побуждения, она прибегала лишь к окрику и приказу, категорически навязывая свою волю.

—        Мы ей парня доставили, — сказал ответственный секретарь комиссии по делам несовершеннолетних. — А дальше уж самой надо было, по-матерински. Согласен, может быть, и поторопились. Ну а если бы с парнем что случилось?

—        Мать все пыталась делать чужими руками, — размышляла заведующая детской комнатой милиции. — Ставила новые и новые требования...

Отец и мать Игоря столкнулись неожиданно в прокуратуре. Узнав, где будет жить сын, мать категорически возразила: «Не хочу, чтобы у чужих...» Тут уж помощник прокурора не выдержала: «Хотите или не хотите, но он не вещь. Не поставишь его, как стул, в угол. Какие у вас предложения?» У матери их не нашлось.

«Не было, ни понимания, ни душевности», — вспоминает мать. Один из педагогов до сих пор огорчается: «Наломали дров». «На комиссии мне сказали, что мать всегда права, и я стал настраиваться на разрыв...» — сказал Игорь.

Вот тут и подлила еще масла в огонь Кира Федоровна.

Кто-то должен был протянуть ему руку, — обе.

«Она думала — я на коленях приползу. Если бы она была права — да, но раз нет — лучше сдохнуть...»

—        Я колебалась, — рассказывала Людмила Сергеевна.— Даже спросила в комиссии: а хуже не будет?

—        Хуже не будет. Уйдете с сыном!

Так ей сказал ответственный секретарь комиссии по делам несовершеннолетних.

Дав толчок беседе, Кира Федоровна слушала ребят не перебивая и чаще не выводы делала, а рассказывала истории из жизни. Видя ее авторитет у сына, решила с ней советоваться и Людмила Сергеевна. Но кое-что говорила с расчетом, чтоб слова ее дошли до сына. Предостерегала, например, что если Игорь не будет послушным, то отправит его в техникум вместо института.

Он просил ему поверить, обещал стать настоящим товарищем. И вот первый шестидневный поход. Игорь опоздал к сбору, догонял ребят ^ двое суток. Туристы мне рассказывали: «Его тогда будто ( подменили: дежурил вне очереди, работал за двоих». «И мне самому было хорошо, что становлюсь таким, как. все ребята. Делаю все наравне с ними и получаю от этого^ удовольствие. Мне очень хотелось теперь найти и в матери друга, единомышленника. Но у меня ничего не получалось, К так как она считала, что я еще маленький».

Были ли они с матерью друзьями? Нет, сказал Игорь, с ней трудно быть откровенным: все только отметки, отметки... «Не хотела ни в чем разобраться, выслушать, понять».

Всякий житейский конфликт по-разному открывается взглядам его участников. Одни и те жеслова и поступки каждый толкует по-своему и, мучимый собственной болью, не замечает, как сам обижает другого.

Итак, Игорь не вернулся домой в воскресенье. В понедельник мать была в горкоме комсомола. В среду подала заявление в комиссию. Но почему она так спешила обратиться в официальные учреждения? Было ли ему неуютно в их доме? Пустила ли она давно на самотек его воспитание? Чувствовала ли, что полностью утратила на него свое влияние? Эти вопросы сразу приходили в голову. И тем удивительнее оказались ответы.

В горисполкоме мне дали папку документов. Их было около двадцати. Заявления матери в разные инстанции, объяснительные записки Игоря, руководительницы туристского кружка при Доме пионеров, заявление классного руководителя, письма соседей... И хотя бумаги противоречили друг другу, но и по ним видно было, как безысходно запутывались отношения людей.

Из гостиницы я тотчас же позвонила Людмиле Сергеевне. За окном лил затяжной, медленный дождь. Она вошла минут через десять. Запыхалась, вытирала мокрое лицо платком: забыла второпях зонтик.

Представительная женщина с энергичной, уверенной осанкой. На работе у себя — директор. Как ни противились обстоятельства — трудно жила с мужем, развелась, ребенка растила одна, — никогда не сдавалась. Недавно только закончила институт. И, слушая ее, я все чаще ловила себя на мысли: как не вяжется с ее обликом душевная растерянность и мучительный вопрос: что делать?

И, как поется в их песне: «Пусть же смнильга березовой веточкой машет нам вслед...»

Фигура ребячьего комиссара почти всегда неразлучна с песней, окружена ореолом романтики. Но на то он и комиссар, что умеет идеей, романтическим духом осветить Дело. Особенность ребячьих комиссаров, которых я знала, была в том, что каждый из них ярко проявлял свою собственную человеческую индивидуальность. Каждый из них был человеком с изюминкой.

В своем исследовании «О подростках» А. П. Краковский, размышляя об особенностях старших подростков, уже вступающих в пору юности, отмечает их«потребность в энергетической разрядке», отсутствие «экономии в поступках», «озабоченность созданием динамогенных ситуаций». Очевидно, что этой потребности надо идти навстречу, создавая ситуации, дающие выход энергии человека, жаждущего проявлять себя, проверять, действовать.

Несмотря на свой скромный возраст, Саша уже успел заиметь сложную биографию. Состоял на учете в детской комнате милиции. Убегал из школы. По настоянию классного руководителя мать, взяв за свой счет отпуск, две недели сидела с ним за партой. Но ни мать, ни школа с ним не справлялись. Было время, когда он являлся домой и в три, и в четыре утра, а случалось, вовсе не являлся.

Стал заниматься физкультурой. На необитаемый остров, о котором мы с ним фантазировали, он бы взял из взрослых Анатолия Алексеевича, а из сверстников Юру Волкова. Юра — смелый и веселый, только часто обижается. Но они в отряде обсудили это и решили, что обижаться — нужно: а как иначе люди поймут, что поступают с тобой несправедливо? Анатолий Алексеевич, хотя и взрослый, но когда идет игра, «обижается» за свою команду. Он играет по-настоящему, и потому играть с ним интересно.

Палатки, снаряжение, почти все, кроме ковра, куплено на деньги, заработанные ребятами. Ценится то, что добыто собственными руками. После занятий старшие провожают маленьких домой. Кто сильнее, тот берет на себя в походе самую тяжелую ношу. Но вот один штрих: в крымском походе самый маленький — третьеклассник Вова — нес самый большой рюкзак. Он был доволен впечатлением, которое производил на окружающих. В его рюкзаке мяч и поролоновое легкое одеяло: такова деликатность.

Каждую осень в секцию самбо, туризма и керамики приходило к нему около полусотни ребят, а к весне оставалось вдвое меньше. Уходили те, кто не выдерживал строгой дисциплины, режима, физических нагрузок, требований коллектива. Кого-то приходилось исключать. Как видно из книги приказов: «За трусость», «За неуважительное отношение к товарищу»...

У Кулиева не было и нет отстающих учеников. К нему приходят ребята из семей благополучных и семей с трудной судьбой. И учитель становится для них по-настоящему близким человеком. Я читала письма, в которых взрослые ученики называют учителя отцом. Из каких только трудных обстоятельств ни выручал он их. С кем-то сидел вечерами за уроками, кого-то подкармливал будто невзначай, кому-то помог исправить оплошность, едва не обернувшуюся серьезной драмой. И не было, кажется, ни одного ученика, который бы ни советовался с ним о своем будущем, потому что зоркие глаза учителя всегда все видели и вовремя сказанными оказывались и похвала, и строгое замечание, а порой своевременным предупреждение был и один лишь пристальный взгляд.

Счастливый своей работой, он понимал, что не может и сына лишить такого счастья. Не расплачиваться же парню всю жизнь за совершенную ошибку. Одно условие отец, правда, перед сыном поставил: год поработать в совхозе. И сын работал — усердно, рьяно, искренне стараясь заслужить одобрение отца. В медицинский поступали сразу трое Кулиевых: двое братьев и сестра, только что закончившая десятилетку. Готовились к экзаменам по графику и плану, разработанному отцом. Учитель Махар взял отпуск и поехал с детьми в Баку. Сиял комнату на месяц. Всех троих кормил, освободив от хозяйственных забот. Да так, откровенно говоря, и дешевле было. На экзамене по химии все трое получили блестящие пятерки. И тогда в комиссии обратили внимание, что все трое из одной семьи.